Навои А. Язык птиц [Лисонут-тайр]

Однако рифмовка одинаковых грамматических форм — не единственная возможность рифменного оформления стиха в староузбекском языке. У Навои в поэме «Язык птиц» встречаются и такие морфологически различающиеся рифмы, которые схожи с рифмами, привычными для русского стиха: сингил — онглагил (сестра — пойми), кичик — жуссалик (маленький — дородность), иттофок^—яхширок (союз — лучше), бил — тил (знай — язык) и т. п.

Ответ на вопрос — какие рифмы Навои не употребляет, однозначен: он не использует рифм, невозможных в силу особенностей просодии, и рифм неточных. Поэтому переводчик должен использовать все возможности рифмовки в русском языке в пределах допускаемых языком точных рифм. Стиху Навои свойственно высокое совершенство формы, что проявляется, в частности, в отточенности и чеканности рифм. Это — традиция поэзии на персидскотаджикском и тюркских языках, приобретающая в творчестве поэта столь яркого дарования, как Навои, особую степень художественности. Среди точных рифм Навои выбирает точнейшие, и переводчик должен стремиться воспроизвести эту особенность техники Навои — ставить в исходе строки слово не просто рифмующее, а рифмующее с наибольшей точностью. Мне представляются наиболее соответствующими духу и стилю поэзии Навои рифмы с одинаковым опорным согласным:

Знайте, все я сказала, моля о защите,
Погубите меня или средство сыщите (2865).

И сложенью стихов положил я начало,
И напевность их тюркскою речью звучала (3546).

Навои иногда прибегает к неожиданным возможностям рифмовки, и потому мне казалось допустимым (в определенных пределах) употребление таких точных рифм, которые характерны не для русской классической поэзии, а для поэзии новейшего времени:

Как-то, немощным телом к поклаже приладясь,
В город брел этот муж — высших помыслов кладезь (2147).

Будет сердце таким — называй его сердцем,
А не будет — нет веры подобным зловерцам (2362).

И поведал другой — тот, что голову щупал:
«Вроде как бы скала, а вершина — что купол» (2666).

Зазвучал их рассказ и различие выдал:
Схож один с божеством, а другой — словно идол (3267).

Навои, следуя духу традиции, широко применял поэтические приемы, основанные на игре рифм. Составные и омонимические рифмы высоко ценились любителями поэзии того времени. Для создания таких рифм русский стих предоставляет широкие возможности:

Что за суть у тебя — ни ума, ни стыда в ней,
Сам забавен, а речи — еще позабавней! (1285)

Шедший люд издевался отвратно и зло,
Он же мог бы стерпеть и стократное зло (1238).

Лишь смиреньем и смог бы достичь я его —
У подножия трона величья его (2308).

Ты сокрыть это дело покоишь стремленье,
Ну и нами владеет такое ж стремленье (2872).

Жаль трудов и надежд — не далось их сберечь нам,
Жаль нам помыслов наших о счастии вечном (3133).

Я не мог речь иную постичь и слова,
Другом сердца мне были лишь птичьи слова (3499).

6

В системе поэтических средств персидско-таджикской и классической тюркской поэзии значительное место занимает искусство редифа — повторение в рифмующих строках вслед за рифмой какого-либо одного слова или группы слов. В простейшем виде редиф предстает как элемент рифмы, основанной на синтаксическом параллелизме:

То словами униженной лести он клянчил,
То слезами обиженной чести он клянчил (603).

То мне любы повадки развратных друзей,
То мне любы дела благодатных друзей (1748).

Однако роль и значение редифа далеко не исчерпывается этой его функцией. Если пытаться определить назначение редифа в самом общем виде, то нужно будет сказать, что редиф является художественно-изобразительным средством, позволяющим варьировать строфическое построение текста с точки зрения различий в глубине рифмовки. Ср. воспроизведение бейтов в русском переводе — без редифа и с различной глубиной редифа:

Так приходит на память мне быль моей доли —
Времена малолетства, учение в школе (без редифа, 3476).

В ней ни умысла злого, ни жалобы нет —
Ничего, что укор выражало бы, нет (1 слог, 3241).