ПРИТЧА
Некий странник, блаженный и верный причудам,
Признан был за Меджнуна господнего людом.
2245 Ибо думы о боге смиренно любил он,
Думать думы те нощно и денно любил он.
Что ни слово — то к богу вопрос или зов.
Сам давал и ответ — из божественных слов.
Как-то раз по весне, в тихий вечер пригожий,
Ехал он, направляясь к обители божьей.
В изнурении плоти, измученный телом,
Ехал он на осле, от невзгод ослабелом.
Тьма настала, и небо грозило дождем.
«Что ж, — подумал он, — ехать нельзя, подождем!
2250 Он увидел остатки жилища в пустыне
И сказал: «Позаботься, господь, о скотине!»
И, оставив осла, он под сенью развалин
Прикорнул, набежавшей дремотою свален.
Он прилег, взяв под голову глиняный ком,
А осла он оставил пастись под дождем.
И едва он заснул, как весенняя туча
Зашумела дождем, и быстра и летуча.
И развалины ливнем захлестывать стало,
И дремоту с безумного мигом согнало.
2255 И, вскочив, он пристроился дождь переждать,
А едва дождь утих — он в дорогу опять.
Вышел он посмотреть, где пасется скотина,
Глядь— а на поле нет об осле и помина.
И запала в Меджнуна лихая тревога,
И корить он во гневе стал господа бога:
«Лишь недавно тебе поручил я осла,
Хороша ж твоя воля к раденью была!
Если люди бы в гости к тебе не стремились,
На скотине пробиться пустынями силясь,
2260 Ты, наверно бы, не был таким нерадивым
И беспечным в своем небреженье ленивом!
Мне осла постеречь за позор ты сочел,
Темной ночью напрасным дозор ты сочел!»
Так ворчал тот Меджнун и метался в досаде,
Распаляясь осла запропавшего ради.
Вдруг ударила молния пламенным блеском
И весь мир просветила в сверкании резком.
Глядь — поодаль спокойно пасется осел.
Мордой тыча в колючки, он по полю брел.
2265 И чудак был так рад, что забыл всю тревогу,
Он осла оседлал и пустился в дорогу.
И оставил он грубости, глядя с опаской,
И припал ко всевышнему с доброю лаской:
«О творец, ты — душа моя в плоти моей!
Хочешь — сто моих душ, словно жертву, убей.
Так уж вышло, ты бросил осла без пригляда,
Упустил, не связав ему шею, как надо.
И меня растравило в смятенье жестоком,
И с досады дал волю я гневным упрекам.
2270 Раз тебе я вручил для присмотра осла,
Возвратить его — чья же забота была?
В нераденье своем мне осла не сберег ты,
Но, увидев мой гнев, сразу мне и помог ты.
Ты придумал, что сделать, — ударил в огниво,
И огонь запалил ты, светящий на диво.
И очам моим вмиг ты пропажу явил,
Милость мне — дай тебя, мол, уважу—явил.
И хотя я в своем непочтенье был правым,
Оказался ты другом с понятливым нравом.
2275 Поступил ты по мудрому чину со мною,
И оставил опять ты скотину со мною.
У речей моих отнял ты силу и прыть,
За провинность меня ты сумел посрамить.
Я забыл все, что сделал ты, все, что случилось,
Ну и ты позабудь, окажи эту милость.
Все забыл я, не дружен я с памятью злою,
И тебе будет лучше забыть про былое.
Мне неведомы будут укор и упрек,
Да и ты бы язык свой от них уберег!
2280 Все простил я, и в сердце — ни зла, ни корысти,
Ну и ты от обид свое сердце очисти».
Так себя языком многословным хвалил он.
И творца в умиленье любовном хвалил он.
И хоть просьба глупца бестолкова была,
Но за верность внята с полуслова была.
У любого безумца в душе своя тайна,
В ней и дерзость и кротость слились не случайно.
Всеблагому радетели истины любы,
Все одобрит он, что ни свершат боголюбы.
ВОПРОС
2285 Вопрошающий молвил: «Летящий по высям!
Я от всех отрешен и от всех независим.170
О высоком я помыслом гордым мечтаю,
С высшим быть в единении твердом мечтаю.
Если я без него даже раз не вздохну,
Что ж за ним мне пускаться в иную страну?»
ОТВЕТ
И Удод отвечал: «Вот спесивые речи!
От разумного смысла слова их далече.
Не любой согрешит бредом столь небывалым,
Похваляться дано только глупым бахвалам.