Однако отец все равно купил глаз, не торгуясь (и увековечив имя торговца заплаченной ценой), и водрузил на свой стол. Когда люди приходили к нему, чтобы подписать контракт или дать обязательство, он заставлял их клясться на глазе дракона. Так он давал партнерам понять, что они имеют дело не с каким-то мелким ростовщиком с Куадраццо-Маджи, а с Девоначи ди Регулаи да Навола – и ничто не защитит их, когда он потребует плату за свои обязательства.
У моего отца был драконий глаз.
Которого не было у давно скончавшегося султана из Зурома.
И у короля далекого Шеру.
И у нашего собственного калларино Наволы.
На самом деле никто не мог похвастаться драконьим глазом. Разве что драконьей чешуйкой. Или хотя бы окаменелостью, которую можно было выдать за зуб. Но эта ужасная кристаллическая память о могуществе была чем-то совершенно иным. Похожая на кошачью радужка сохранила оранжевый цвет, хотя поверхность глаза и помутнела. Он источал свет, который не погасила даже смерть.
Когда бы я ни оказывался в отцовской библиотеке, глаз словно следил за мной. Жадно следил всякий раз, когда я входил. Он наводил жуть – но, буду честен перед Амо, он и манил меня.
Когда отца не было, когда он уезжал на очередную встречу с должниками нашей обширной торговой империи, я прокрадывался в библиотеку и смотрел на глаз: на матовый блеск поверхности, на заключенную в кошачьей радужке пламенную ярость. Размером с мою голову, он с бешенством взирал на наши мелкие человеческие дела. На то, как мы покупаем и продаем тюки шерсти чампы и мешки пшеницы.
Он меня пугал.
И притягивал.
И однажды я коснулся его.
Глава 2
Быть может, следует рассказать поподробнее о моем отце и его сфере деятельности. Кем были мы, носившие архиномо Регулаи? Кем были мы, что отец мог позволить себе приобретение такого артефакта?
Имя Регулаи очень старое, оно появилось еще до Амо и со временем стяжало славу. Мои предки видели огромную волну, смывшую тысячи людей, когда Лазурный океан обрушил на нас свой гнев; было это еще в старой империи. Мы пережили чуму Скуро, когда она обрушилась на наши земли, оставив за собой горы трупов, покрытых черными пустулами. Подобно многим наволанцам, мы бежали в горы, когда великая столица Торре-Амо не устояла перед хурами, и Амонская империя разбилась вдребезги, и мелкие герцоги, жрецы и головорезы провозгласили себя правителями, и войны за славу и земли охватили весь Лазурный полуостров.
И подобно многим, когда войны кончились, мы вернулись на берег моря, в нашу возлюбленную Наволу.
Вначале Регулаи были простыми торговцами шерстью: покупали ее у крестьян и пастухов горной Ромильи, а потом везли из диких мест к цивилизации и продавали наволанской гильдии ткачей. Затем они освоили искусство счета и письма. Постепенно наши предки стали скорее горожанами, чем сельскими жителями. Мы обосновались на Виа-Лана, Шерстяной улице, спереди стука ткацких станков, запаха красок для ткани и вечной болтовни мерканта[2] торговавшихся с ткачами. Мы посылали доверенных людей за шерстью, а сами учились писать и скреплять контракты, используя свое имя в качестве гарантии. Мы давали небольшие ссуды другим торговцам, страховали их от бандитов и диких тварей – и постепенно наш дом обрел репутацию и известность.
Однако городскими архиномо нас сделал мой прадед.
– Дейамо ди Регулаи чрезвычайно оскорбился бы, услышав ваши жалобы, что работа скривери[3] скучна, – сказал отцовский нумерари[4] Мерио.
Тогда я был весьма юн, не старше восьми-девяти лет в свете Амо, и уроки письма наводили на меня тоску. Я отчаянно желал оказаться на залитой солнцем улице вместе с Ленивкой, моим новым щенком, у которого были шелковистые толстые лапы и похожий на плетку виляющий хвост. Вместо этого я был вынужден сидеть в полумраке нашего банковского скриптория рядом с Мерио, окруженный скривери, нумерари и абакасси[5] которые скрипели перьями и щелкали счётами. При виде моего почерка Мерио цокнул языком.
– Ваш прадед разбирался во всех аспектах своего дела – и не чурался ни одного из них.
Я подавил зевок.
Мерио щелкнул меня по уху.
– Сосредоточьтесь, Давико. Чем скорее вы закончите, тем скорее побежите играть.
Я вновь склонился над работой. Вокруг усердно трудились взрослые, складывая числа столбиком, отмечая поступления и снятия для акконти сегуратти[6] читая и отвечая на письма, которые приходили в течение дня. Стены скриптория полнились плодами их трудов: гроссбухами, корреспонденцией, контрактами, руководствами по биржевому уставу и Законам Леггуса для нумерари. Все это было записано в книгах, на пергаментных свитках, на сложенных стопками листах бумаги – в нескольких случаях даже накорябано на обрывках холстины – и разложено в соответствии с регионом, предметом торговли и купцом. И заперто в зарешеченных шкафах, чтобы защитить наши секреты от потенциальных шпионов.