Я кивнул.
– А как жители Ваза называют золото?
– Персты.
– Сколько пальцев в одном персте?
– Двенадцать.
– Хорошо. Продолжайте писать. Вам под силу слушать меня и одновременно писать, Давико. Если бы этим занимался я, работа была бы уже сделана… – Он умолк. – Нет, Давико. Два «т» в «леттера ди кредо»[9] – Он ткнул пальцем в бумагу, размазывая чернила, уничтожая мой труд. – Видите? Два «т». Детали имеют значение. День погашения, вес серебра и две буквы «т». Выбросьте это. Начните заново.
– У меня болит рука, – сказал я.
Сейчас, оглядываясь назад, став старше и мудрее, я подозреваю, что скопировал совсем немного, но тогда я был юн и наивен, и мне казалось, будто я трудился много дней подряд. Таковы чувства детей. Минута скуки тянется целый час, час растягивается в день, а день кажется веком, и мы открыто делимся этими чувствами, поскольку еще не постигли искусство фаччиоскуро[10].
В голосе Мерио появились резкие нотки:
– У вас болит рука?
Обычно Мерио был веселым человеком, мягким и добродушным, как это свойственно жителям Парди, обладателям пухлых румяных щек и округлого брюшка, выдающего любителя доброго вина и изысканного сыра. Но видимо, я исчерпал запасы терпения: брови Мерио поднялись, глаза утратили веселый блеск.
– Если у вас болит рука, подумайте обо всех тех, кто работает рядом с вами. Кто работает на вас. – Он повернулся к скривери, сидевшим за столами вокруг нас. – Кто-то из вас устал? – Мерио ткнул пальцем в ближайшего человека. – Вот вы, сио Ферро, вы устали? У вас болит рука?
И конечно же, сио Ферро ответил: «Нет, маэстро», – а все остальные скривери снисходительно улыбнулись мне и вновь склонились над своими бумагами.
– Эти люди пишут целыми днями. И целыми днями читают, – сказал Мерио. – Сио Ферро начал осваивать профессию в вашем возрасте, и уже тогда он писал целый день напролет. И потому вы справитесь не хуже. Не говорите, что у вас болит рука.
Мне хватило ума промолчать, но я не обрадовался. Я начал все сначала на новом листе бумаги, стараясь подавить отчаяние из-за гибели копии по причине одной-единственной ошибки.
– Ну хорошо, – смягчился Мерио при виде моих страданий. – Финис[11] Финис. – Он опустил ладонь на мою руку. – Положите перо, Давико. Пойдемте. – Он поманил меня за собой. – Чи. Это не наказание. Идите со мной. Я хочу кое-что вам показать. Пойдемте, пойдемте. – Он жестами согнал меня со стула.
Мерио привел меня по широким деревянным лестницам скриптория на первый этаж, где щелкали абакасси, подсчитывая наши доходы и расходы. Мы пробрались между их столами и вышли на шумную улицу.
Слева от нас стояли распахнутыми ворота нашего семейного палаццо. Мерио провел меня по прохладному каменному проходу в мирный, залитый солнечным светом куадра премиа[12] который охлаждали сверкающие брызги располагавшегося в центре фонтана.
Ленивка мгновенно учуяла нас и примчалась из конюшни, виляя хвостом. Я взял ее на руки, так же радуясь встрече, как и она. Гончая извивалась и вздрагивала, тычась носом в мое лицо и облизывая щеки.
Я думал, что Мерио отведет меня в палаццо, но он стоял во дворе, смотрел на меня выжидающе. Удерживая извивающуюся собаку, я огляделся, пытаясь понять, почему он не идет дальше.
Вот трое арочных ворот, ведущих на куадра, где располагались наши конюшни; вот казарма нашей стражи возле уличной стены, с верхней и нижней галереей. Вот журчащий мраморный фонтан, изображающий Урулу с ее русалками и рыбами, гологрудых и извергающих воду. Прохладная вода была приятной, особенно в такой жаркий день. Еще арочные ворота в дальней стене куадра, ведущие в более личные места нашего дома, однако Мерио не пошел туда. Вместо этого он указал на фреску, что покрывала последнюю стену куадра. Глухую стену, которую мы делили с нашим банком.
– Вы когда-нибудь смотрели на это?
– Д-да…
Мой ответ был нерешительным, потому что, само собой, я смотрел. Картина была слишком большой, чтобы не заметить, больше двадцати пяти шагов в ширину, и такой высокой, что увидеть ее целиком можно было, лишь отойдя назад и задрав голову. Она изображала битву наволанцев с захватчиками из Шеру и Мераи, и проглядеть ее было так же трудно, как фонтан с Урулой, рыбами и русалками. Но фонтан годился для того, чтобы охладить ноги или, еще лучше, дразнить Ленивку брызгами. А фреска была намного скучнее наших конюшен с жеребятами, кобылами и жеребцами, с приятными запахами кожи, со сладкими ароматами сена и конского навоза. Я видел эту картину каждый день, но теперь насторожился, поскольку учуял подвох в вопросе Мерио. Даже в таком юном возрасте я угадывал, когда один из моих учителей собирался преподнести мне урок, и опасался, что урок окажется болезненным.