– Меня учили Регулаи, – весело ответила Челия, салютуя мне пером. – Идем! Покатаемся! Свет ярок, воздух мягок, и абрикос в цвету!
Глава 11
Вскоре мы уже ехали верхом по лабиринту узких мощеных улочек в сопровождении Агана Хана и небольшой охраны, лавируя среди овощных тележек, стражников, слуг, паланкинов, дам и тружеников. Повсюду вокруг нас возвышались каменные стены величественных палаццо.
Навола всегда была гордым городом, в котором жили гордые благородные семейства, и потому палаццо выглядели внушительно, а их высокие стены скрывали жизнь обитателей от посторонних глаз. Но поскольку это была Навола, самые гордые семьи походили на нашу – то есть были связаны с банка мерканта. Согласно трудам амонского историка Никкоса, Навола издревле являлась центром торговли, удачно расположенным рядом с широким устьем реки Ливии и защищенным прибрежными островами, которые смягчали приливы и отливы, что способствовало путешествиям по реке вверх и вниз.
Согласно Никкосу, торговые дома всегда процветали в этом средоточии сырья, квалифицированного труда и транспорта, куда привозили мрамор, и пшеницу, и ячмень, и железную руду, и шерсть, и лён – и где копили свою продукцию гильдии ткачей и кузнецов и мастерские художников. И потому по пути от палаццо Регулаи к южным городским воротам мы проехали мимо всевозможных торговцев, укрывшихся в тени городских портиков с колоннами, кричавших о только что прибывших товарах и деловито паковавших в ящики предметы для отправки к далеким берегам.
Мы проехали Золотой переулок и Серебряный, Изумрудный и Нефритовый рынки, расположенные рядом и по приказу калларино находящиеся под охраной люпари, готовых кинуться на крик торговца о помощи, высматривающих известных карманников и налетчиков, способных лишить мужчину золотых монет, а женщину ожерелья в тесном переулке. Миновали Тканевый квартал с его искусно вытканными шелками, шерстью и льном, чьи выставленные напоказ длинные яркие полосы хлопали на ветру, демонстрируя цвет и качество.
Мы проехали переулки, провонявшие речными угрями, серебрянками, шиповками и лазурными глазками. Ядовитые голубые кальмары лежали на прилавках, блестящие, готовые стать косметическими притираниями или быть высушенными и превратиться в чернила. Рядом можно было найти крошечных рыбок, из которых делали паштеты, и огромных рыбин, которых запекали, начинив нежными птенцами голубей. Утренний улов был совсем свежим – однако лишь через несколько часов, когда прибудет вечерний улов, его продадут соляной гильдии, которая завялит старую рыбу либо приготовит из нее заправки при помощи морской соли.
Мы проехали прилавки, с наступлением весны заполнившиеся клубникой, молодыми стручками гороха и горькими травами. Заставляли лошадей пробираться сквозь толпу рабов со шрамами на щеках и слуг, делавших покупки для самых знатных архиномо и самых простых вианомо. Миновали торговцев пряностями с их открытыми мешками, полными красного перца, и золотистой куркумы, и кардамона, и гвоздики, и черного перца; голоса торговцев разносились мерным, монотонным кантос[33] предлагая понюхать товар и попробовать на вкус его свежесть.
Мы проехали распахнутые ворота, через которые можно было заглянуть во внутренние дворы наволанских архиномо, с весело журчащими фонтанами и мозаичной инкрустацией в аккранском стиле, выложенной из кусочков размером меньше моего пальца. Миновали закрытые храмовые ворота сэгов, которые жили в Наволе, будучи выдворены из Ксима, откуда они привезли старые амонские книги, что прежде были нам неведомы. Сэги – и мужчины и женщины – всегда носили на руках кинжалы и, по слухам, поклонялись крови. Они ценились как убийцы, если требовалось убрать непокорного мужа, бесполезного зятя или своенравную жену: сэгов не интересовали наволанские интриги, а потому, выполнив работу, они помалкивали.
Мы проехали узкую аллею между палаццо Джибберти и Варрасоза, где у открытых ворот стояла лишь пара стражников. Прошло несколько лет с тех пор, как закончились войны чести между этими близкими семействами, когда их громогласные обвинения в том, что отцы спят с дочерями и наставляют рога сыновьям, звенели по всей Виа-Люче. Пролилась кровь, и, какие бы скандалы ни разыгрывались по сей день в стенах их палаццо, теперь о них лишь перешептывались на рынках, когда сын сопровождал мать на молитву в катреданто.
Ехать по городу было приятно, и я радовался, что Челия вытащила меня из темного скриптория, чтобы повидать виды и понюхать запахи. Пенек с Ленивкой тоже радовались прогулке. Мне было стыдно за то, что в последнее время я редко выводил Пенька из стойла. Он энергично махал хвостом, и приходилось то и дело осаживать его, поскольку он рвался к ждавшим нас холмам и зеленым лугам. Рядом рыскала Ленивка, снуя между копытами Пенька, кружа и сопя, иногда убегая вперед, но всякий раз возвращаясь, высунув язык, наслаждаясь городскими ароматами.