Последним во двор вошел Нармурад-ака. Он нес на плече небольшой узелок, наполненный не то зерном, не то мукой. Наверное, мукой, потому что щека его была замарана чем-то белым. Узелок перешел в руки удивленного и смущенного хозяина.
— Благодарим тебя, доченька! — сказал он. Голос у него при этом вздрогнул. Богатства большего, чем горсть муки, не было в те дни в Джизаке. — Благодарим!
Я все еще не мог уяснить, почему Кадыркул-ака, называя гостью доченькой, произносит это слово не просто уважительно, как, скажем, девушку из чужой семьи или подружку дочери, а с каким-то значением, словно хочет подчеркнуть, что она действительно близкий ему человек. Вроде бы приучает ее к новой для нее роли в жизни. Передавая узелок матери, Кадыркул-ака так прямо и сказал:
— Дитя, почитающее родителей, благословенно богом. Будь такой всегда, доченька. Появление твое в отчем доме — праздник. А ну-ка, матушка, испеките-ка поскорей катырму. Без дастархана какое торжество.
Старушка провела гостью к супе и усадила ее там, а сама заспешила к тандыру, чтобы приготовить ту самую катырму, что должна была украсить торжество и, главное, наполнить наши желудки. Я уже причислял себя к участникам торжества, представляя его себе в виде обильного дастархана.
— Братец, вы понимаете что-нибудь по-русски? — спросил озабоченно хозяин нашего возницу Нармурада-ака.
Тот развел руками.
— Не больше вас.
— Значит, всего три слова: пожалиста, давай-давай, хорошо. А этого, я думаю, мало для разговора с дочерью?
— Мало. Но ведь и это богатство, вас теперь можно звать Кадыркул-урус.
Хозяин лукаво подмигнул Нармураду-ака.
— А что! Если моя названая дочь русская, почему бы и мне не быть русским. Плохо ли звучит: Кадыркул-урус!
— По-моему, хорошо, — кивнул Надмурад-ака.
— Я тоже так думаю. И все же с богатством из трех слов счастья не сотворишь. Надо знать хотя бы сто. Есть ли в махалле человек, знающий сто русских слов?
— Есть, — ответил Нармурад-ака. — И не сто, а целую тысячу.
Глаза хозяина раскрылись в изумлении.
— Тысячу?
— Да, да.
— Кто же это?
— Худайберды, сын Абдусагата.
— Может, я ослышался?
— Нет, не ослышались, сын Абдусагата. Он вернулся из Верного совсем русским. Говорит без запиночки, поспевай только ловить слова.
Кадыркул-ака погладил свою убеленную сединой бороду.
— Кто бы мог подумать! Таким нескладным был отец, в детстве мы все потешались над ним. Спросишь Абдусагата, где рот, а он показывает на уши. Выходит, правильно говорят, если захочет бог наградить человека, то не станет любопытствовать, кто его родители. Дарит и все…
— Так что же, — не угадав ход мыслей хозяина, произнес Нармурад-ака, — звать Худайберды или не звать?
— Мал небось, — рассудил он.
— Не велик, да что рост! Ноги к языку не приставлены.
Видимо, рост мало беспокоил Кадыркула-ака, он думал о возрасте. Не хотелось ему в разговоре с дочерью иметь посредником мальчишку. У самого борода, а собеседник — безус. Может, слова такие придут, что только седому человеку и слышать их.
— Ноги, конечно, к языку не приставлены. К языку голова приставлена, — раздумчиво произнес он и тем раскрыл свои опасения.
— Ну, голова у Худайберды крепкая, тюбетейка с нее не спадет.
— Ладно, зовите своего Худайберды, — согласился хозяин, — пусть поговорит с моей дочкой. Ей, верно, приятно будет слышать русскую речь.
Нармурад-ака мгновенно исчез в калитке и через какую-то минуту вернулся, ведя за руку очень смуглого и очень тонкого подростка. И очень стеснительного. Увидев бородатого хозяина, паренек вспыхнул и опустил застенчиво глаза. На голове его ярко горела цветастая тюбетейка, та самая, про которую Нармурад-ака сказал, что она не спадает. Тюбетейке, верно, трудно было упасть с головы Худайберды: слишком круглой и слишком большой она была. С моей, например, головы, тюбетейка часто падала. Знаток русского языка произнес приветствие по всем правилам и сделал это неторопливо, из чего я заключил, что он мальчик умный и знает цену достоинству. О том же говорила и его осанка. Он стоял прямо, гордо подняв голову. Одежда его была чистой, без единого пятнышка, хотя и с заплатами, но они были сделаны так, что шва не заметишь. Больше всего меня поразили его штаны, они не были протерты на том месте, где всегда протираются у всех мальчишек.
Худайберды, не в пример мне, произвел на всех приятное впечатление. Хозяин обнял его и прижал к сердцу.