Поклонилась все же матушка Захиду-бобо. В один из дней, не слишком торопясь и не слишком медля, направилась она в дом свояка. Той самой дорогой через гузар — перекресток по размокшей от дождя зимней улице. Так же, как и я, постояла у калитки, набралась смелости, чтобы переступить порог и обратиться с просьбой к Захиду-бобо.
Почему я все это знаю? Да потому, что шел рядом с матушкой, хотя она и не брала меня с собой, и стыдила и грозилась вернуть. Упрямство мое известно читателю оно проявлялось одинаково, когда я не хотел идти и когда хотел. Сейчас мне не терпелось увидеть, как матушка станет кланяться Захиду-бобо.
Постояв у калитки, матушка набралась смелости и отворила ее. Я держался, конечно, позади, не выражая желания предстать первым перед грозными очами арвах-хурды. То, что он стоит за калиткой и ждет не дождется, когда кто-нибудь откроет ее, я не сомневался, как не сомневался, что он сразу набросится на нас с кулаками и бранью.
Захид-бобо действительно оказался за калиткой, но когда она отворилась, я не услышал злого окрика, голос Захида-бобо прозвучал удивительно радостно и приветливо.
— Где ты пропадала. Рахат? Я уже хотел посылать за тобой Рахимджана!
Не надо объяснять, что матушка от этих слов сразу повеселела и сказала не менее радостно и приветливо:
— Мир вашему дому, Захид-ака, мир, покой и благополучие. Пусть хозяин пребывает в здравии…
Матушка намеревалась еще что-то пожелать Захиду-бобо, но он перебил ее:
— Э-э, как много слов ты произносишь, сестрица! Пока их выслушаешь, день окончится, а дело наше не терпит промедления.
— Что так? — все еще радуясь приветливости хозяина, спросила матушка. — Есть ли дело быстрее остра и горячее огня?
— Есть! Наше дело горячее огня. Праздник приближается.
Тут матушка несколько поостыла. Упоминание о празднике было явно преждевременным.
— Какой праздник?
— Какой бывает праздник, когда в доме девушка на выданье?
— Свадьба, значит?
— Не говори свадьба, пока жених в дороге, а в казан рис не положен. Сама знаешь, ждешь одно, а судьба преподносит другое. Давай-ка лучше посоветуемся.
Снова повеселела матушка: если с ней хотят посоветоваться, то дело, видно, еще не решено.
Вместе с Захидом-бобо она прошла на террасу и опустилась у сандала.
— Не ошиблась ли я, подумав о вашем будущем зяте, — сказала матушка. — Ведь не безразлично отцу, кто возьмет в жены его дочь.
— Не ошиблась, — кивнул Захид-бобо и тоже присел к сандалу. — Кто не знает твоей мудрости, Рахат? Ничто от тебя не скрыто.
— А если не ошиблась, то назову причину, ради которой пришла. Лучше меня свахи не найти, как и не найти зятя лучше, чем мой Манзур.
Лицо Захида-бобо из приветливого стало злым и брезгливым. Губы скривились, глаза вспыхнули гневом. Он превратился в того сердитого петуха, который норовит сразу клюнуть кого-нибудь. И он клюнул матушку.
— Видно, поторопился я, назвав тебя мудрой. Что толковать о женихе, который уже назван? Или не слышала, о ком говорят в махалле?
— Слышала, да не поверила, — ответила матушка.
Еще сердитее стал Захид-бобо, вскинул руки и принялся махать ими, как крыльями.
— Отговаривать меня пришла! Так не трать попусту слов. Сколько свах сюда ходило, калитка с петель едва не сорвалась, а Зухру никто не увел. Иная судьба ей определена.
— Значит, отказываете моему сыну?
— А-а, бестолковая женщина! Или мало намеков было тебе высказано. Не жениха я ищу, а советчика, кто бы помог лучше обделать вес это дело со свадьбой.
Подняться бы надо матушке после такого признания Захида-бобо, вроде бы выпроваживал он нас, да но хватило, должно быть, у нее решимости, ну и закон учтивости, о котором она постоянно напоминала мне, не допускал нанесения обиды старому человеку, к тому же еще хозяину, однако огорчение ее было столь велико, что скрыть его она не смогла.
— В советчики я не гожусь. На чужой свадьбе могу быть только стряпухой. Двух рук моей сестрицы небось не хватит для сорока очагов, которые зажгут к празднику.
Не заметил чужой обиды Захид-бобо, чужое для него не существовало, о своем лишь думал.
— До очагов далеко, Рахат. Тут заботы поближе: как бы мне не продешевить с калымом. Дочь отдаешь замуж одни раз — один раз и калым получаешь.
— Вы-то все уже на весах взвесили, — съязвила матушка. — Говорят, чаша жениха должна перетянуть…
— Это верно, — закивал головой Захид-бобо. — А вот на сколько перетянуть, не знаю.
Он ладонями стал показывать положение весов, поднимая поочередно то правую, то левую. Правая, видимо, относилась к жениху, потому что арваххурда опускал ее все ниже и ниже. Глаза у него при этом блестели как-то особенно. Слишком низко боялся опустить и в то же время очень хотел этого.