И он решительно направился к дальнему холму.
Пришлось и нам с Хакимджаном последовать примеру братца. Оберегаясь злых кустиков янтака, которые будто нарочно подставляя под пятки острые иглы, мы, перескакивая с одного чистого места на другое, заспешили к золотым россыпям. Это действительно оказались золотые россыпи. У дальнего холма спела пшеница. Кем-то брошенная, с налитыми колосьями, она выбивалась между кустиков янтака.
— Эге-ге! — кричал брат издали. — Здесь целое поле! Теперь мы поедим вволю…
На первый колос я наткнулся, когда вынимал из ноги колючку. Он склонился тяжелой гроздью к моему лицу и даже кольнул его острыми усиками. У меня не хватило сил противостоять соблазну, и, забыв о колючке, я сжал руками колос и потер его, выдавливая спелые зерна. Они посыпались на землю, но тотчас были подобраны и отправлены в рот. Хлеб! Это был хлеб. Сладковатый, пахнущий мукой, теплый от солнца. Набив полный рот зерен, я торопливо разжевывал их, наслаждаясь вкусом еще не испеченной, но уже готовой для отправки в тандыр лепешки.
За первым колосом последовал второй, третий. Ко мне присоединился Хакимджан. И научил его растирать зерно ладонями. Так, уподобляясь молотилке и мельнице, мы смело орудовали на краю поля, наполняя желудки пшеницей. Брат звал нас к себе. Но разве могли мы, голодные, мечтавшие все утро о хлебе, оторваться от зрелых колосьев? Тогда он сам подошел к нам. Подол его рубахи вздулся во все стороны торчали колючие ости — брат собрал целый сноп пшеницы. В то время, как мы думали о собственных желудках, он заготавливал хлеб для всей семьи.
— Сними рубаху! — сказал он. — В нее войдет целая мера зерна.
Я разделся, и вместе мы соорудили из рубахи что-то вроде мешка. В него стали складывать колосья. Хакимджан сделал то же, теперь втроем мы убирали кем-то выращенный урожай и довольно быстро «сжали» край ноля. Мимо нас проходили мужчины и женщины, с полными платками, рубахами, халатами.
— Много ли пшеницы в степи? — спросил я брата. Меня беспокоило будущее.
— Дня на два хватит, — ответил он.
— Разве она не везде растет?
— Растет, наверное, везде, да не везде ее сеют… Это ведь чье-то поле.
— А если увидит хозяин? — встревоженно спросил я.
— Не увидит. Хозяева ушли, когда узнали, что сюда гонят джизакцев.
— Значит, это наша пшеница?
— Конечно…
Я помог брату взвалить мешок на спину, а сам взял вязанку оккурая. Счастливые, мы возвращались в табор.
На полпути нам повстречался Адыл, мой старый друг. Это было так же приятно, как и открытие пшеничного поля. Оказалось, что семья Адыла расположилась чуть дальше нас, на совершенно голом место. По рядом с ними был колодец и, следовательно, вода, без которой нельзя было жить в степи.
— Перебирайтесь к нам, — сказал Адыл. — Вместе лучше.
Да, вместе, конечно, лучше. С этой мыслью и с этим желанием мы пришли на свое место. Здесь нас ожидал выговор родителей.
— Попроси дитя нарубить хворосту, а сам засучивай рукава, — сказал отец. Он давно вернулся, приготовил очаг и ждал оккурая.
Матушка хотела тоже что-то напомнить нам о неразумности сыновей, но увидела за спиной брата мешок, наполненный колосьями, и лицо ее посветлело.
— Ну, отец! — воскликнула она. — Не торопись ругать детей своих. Они хлеб принесли. И немало. День будем сытыми… А там и всевышний о нас вспомнит.
— Прося бога об урожае, не забудь посеять зерно, — заметил отец. — Хорошо, что сыновья памятливы…
Похвала ободрила нас, и мы тут же рассказали о пшеничном поле и колодце.
— Видите! — всплеснула руками матушка. — Не было пшеницы — нашлось пшеничное поле, не было воды — нашелся колодец. Что ни говорите, аллах милостив.
— Да, — согласился отец. — Упавший с дерева радуется, что внизу растет трава, а не камни…
Пожевав каленой пшеницы и запив ее горьковатой водой, мы стали собираться в путь: отец и мать решили перевезти наши пожитки поближе к колодцу. Одеяла, циновки, котлы и чайники навьючили на лошадь, остальную мелочь водрузили на плечи и двинулись к дальнему холму. Не одни мы оказались такими рассудительными — соседи тоже поднялись и пошли к колодцу.
Старики нас отговаривали: там соленое место, много песку, но отец не послушался никого.
— Зато там вода, — ответил он. — А без воды какая жизнь…
Бедняка и на верблюде собака укусит
На новом месте было пустынно и почему-то неуютно. Холм стоял близко, но не защищал от солнца и ветра. И ночью и днем вихри гуляли но степи, обжигая нас то огнем, то холодом.