— Ой, ну здорово! — Женька радостно хлопает в ладони и оставляет мне мобильный.
Я несколько раз просматриваю кусок из видео, танец достаточно легкий, никаких акробатических движений, такое повторить сможет даже ребенок. А мужская партия вообще элементарная — стоишь себе и тупо смотришь на партнершу, иногда протягивая ей руку и отходя в сторону.
— Нужно изобразить любовь, — говорит Женя. — Только безответную.
Почему-то ее фраза вызывает у меня тяжелый вздох. Да и Глеб как-то странно поглядывает, хотя до этого делал вид, что меня тут не существует.
— Они не могут быть вместе, потому что из разных стран, не понимают язык друг друга и у них разные религии, — объясняет Женя. — В танце мы должны показать это ощущение безнадеги, когда очень хочется, но желание исполнить невозможно.
— А они в конце будут вместе? — зачем-то уточняю я.
— А разве люди могут быть вместе, когда все против них? — в этот раз Глеб говорит без яда в голосе. Наоборот, он будто потускнел и из-за чего-то расстроился.
— Будут, — улыбается Женька. — Потому что изучение языков объединяет мир! — в конце она хлопает радостно в ладони.
— Какая банальщина, — хмыкает Гордеев.
— Зато красивая банальщина, — возражает президент.
Они еще препираются минут десять, пока я смотрю танец. Повторить его легко, но мне вдруг хочется добавить чего-то своего, оживить некоторые уж больно банальные движения.
— Попробуем? — протянув мобильный обратно, я перевожу взгляд на сцену. — Хотя бы первые секунд пятнадцать, чтобы понять, получится у нас или нет.
— Ух ты! Так быстро? Гор, иди, пожалуйста, на сцену. Будем пробовать!
Он поджимает губы, правда не возмущается и молча поднимается первым. Снова встает в центре, пока ребята включают музыку Макса Фрая — Breach the Line. Засовывает руки в карманы и выглядит таким напряженным, будто экзамен собрался сдавать, а не танцевать.
Поднимаюсь следом, и как только звучит первый музыкальный такт, начинаю движение. Ноги касаются пола, делая легкие прыжки, но это далеко от того, что зрители могут видеть в балете. Взмахиваю руками и раскрываю их, словно лепестки цветка. Обхожу Глеба, слегка покачивая бедрами и проводя вдоль тела руками, иногда изображая тоску, а иногда горячую обиду. Он смотрит на меня так неотрывно и в какой-то момент размыкает губы, словно хочет что-то сказать, но в итоге отводит взгляд в сторону. Как обычного, ничего нового.
Хотя меня почему-то задевает, что Гордеев отвернулся. В конце концов, это не наше желание быть здесь, а постановочный номер.
— Ты должен смотреть на меня, — шепчу как-то уж больно требовательно, неожиданно для самой себя. В балетном училище нас учили, танец — это стопроцентная концентрация и отлынивать не получится. Если он так рвался на сцену, пусть отрабатывает.
Глеб вновь возвращает взгляд ко мне и вдруг делает шаг навстречу. Еще один. И вот нас уже разделяет слишком маленькое расстояние. В постановке не было таких движений. Я отступаю, пытаясь вернуться к исходному варианту, но он словно хищник делает еще более стремительные шаги, пока не подхватывает меня за руку. Его большой палец скользит вверх к линии запястья, так игриво и в то же время нежно, словно мы с ним влюбленная пара, а не враги с детских лет. Тело пробивает разряд маленьких электротоков, пульс предательски учащается.
Резко выдернув руку, а это приходится как раз на припев, я закручиваюсь, словно вихрь, покоряющий пространство вокруг него. Затем, сделав импровизационный переход, растягиваюсь в арабеске*, тяну руку к Глебу, подобно тому, что хочу дотронуться до его щеки, но тут же убираю ее и отдаляюсь. Выполняю серию фуэте, делая быстрые повороты, и стремясь увеличить дистанцию между нами. При этом мой взгляд всегда направлен на него, а его на меня. Мы будто реально связаны какой-то невидимой нитью.
И я совру, если скажу, что мое сердце не трепещет от происходящего. Что дыхание не перехватывает, в надежде танцевать еще и еще. Я не помню, когда мне так нравилось для кого-то танцевать. Когда кто-то настолько неотрывно смотрел, но не оценивал каждый шаг, а просто наслаждался. А ведь он реально наслаждается, раньше я не замечала подобного в Глебе.
Наверное, это и становится фатальной ошибкой моего очередного падения.
— Даша! — тут же реагирует Гордеев. Я поднимаю голову и вижу то, чего, наверное, не должна видеть. Он делает шаг и вроде хочет подойти ко мне, помочь, но не подходит. Тело его так напряжено, одна рука сжимается в кулак, а по скулам бегают желваки.
— Дашенька, ты как? — а это уже Женька. Именно она помогает мне подняться, а не Глеб, хотя то, как он позвал меня, с какой интонацией произнес, говорит о том, что Гордеев переживал. Даже если он сейчас стоит с непроницаемой миной, минутой ранее маска с его лица пала.