— Сын побежал к ней слишком поздно, нырнул… искал, потом какие-то мужчины его вытащили и ринулись искать Леру сами. Глеб кричал таким истеричным воплем, что я услышала его даже в домике. Выскочила на улицу, но… было уже поздно. Леру не смогли найти. Она утонула там.
Лицо Анны Евгеньевны окутывает тень вуали печали. Ее губы не дрожат, но весь вид выдает насколько по сей день, она тоскует, а может и винит себя в смерти дочери. Впервые я увидела застывшие слезы в ее глазах. У меня сжалось сердце, словно его проткнули шипами. Грудь свело от нахлынувшего спазма.
Теперь все встало на свои места: ненависть Глеба по отношению ко мне, его желание избавиться от меня и даже постоянные попытки матери найти себе замену. Наверняка она хотела заглушить пустоту, образовавшуюся в душе.
— Вот, — подобравшись, Анна Евгеньевна вдруг протягивает мне клочок пожелтевшей бумаги. — Несколько дней назад я случайно нашла его в зимнем саду. Для меня это стало предательством, и кажется, не только для меня. Судя по дате, ему было пятнадцать тогда. Прочти…
— Я… — дрожащим голосом шепчу, беря записку.
— Она адресована тебе.
Сглотнув, я все же разворачиваю. Внутри все замирает, когда взгляд опускается на мое имя. Оно выведено так, словно значит для автора письма что-то особенное.
“Дашка, как же сложно в последнее время с тобой. Я никак не могу выбросить из головы твое выступление, ты будто взлетаешь над городом, становишься чем-то большим, нежели обычной балериной. Не знаю, можетэто я просто вижу так тебя, а другие иначе.
Ведь я давно люблю тебя. Как последний придурок. Даже фотку твою на днях сделал. Знаешь, иногда я представляю, как мы могли бы гулять в городе и держаться за руки. Ты бы ела как все нормальные девчонки мороженое или сладкую вату, а я пытался поцеловать тебя в этот момент.
Ну вот опять, пишу глупости.
Конечно, это письмо ты никогда не прочтешь. Как и не узнаешь моих чувств. Мать сбрендила, и решила сделать тебя частью нашей семьи. Заменить Лерку. И если я поменяю свое отношение к тебе, то предам ее. Прости, но в нашей семье не может быть других детей. У меня только одна сестра, и это не ты.
Помню, когда тебя привели к нам в дом, когда сообщили, что у меня появилась новая сестра, я поклялся Лере, что ты никогда не станешь для меня особенной. Я не мать! Я не предам Леру. Я обещал. Я обязан сдержать слово…
Так или иначе, это из-за меня сестра погибла. Если бы не находился так далеко, если бы помчался к ней раньше или позвал на помощь… И меньшее, что могу сделать для нее, хранить вечную память.
Поэтому завтра я сделаю себе татуировку на руке, чтобы навсегда послать к черту свои чувства к тебе, Даша. Любовь должна сгореть. Все должно сгореть. А если не сработает, я вырежу свое дерьмое сердце и выброшу его.
Дашка… скажи, почему ты просто не можешь исчезнуть?”
По щеке скатывается слеза, она падает на записку, отражаясь пятном.
Я — его рана. Его вечное напоминание…
Мне вдруг становится невероятно больно. Настолько, что с губ слетает болезненный стон.
Глава 34 — Глеб
Не помню, когда в последний раз так рьяно тянулся домой. Даже с парнями не стал засиживаться долго в кафе, хотя Руслан спрашивал у нас совета и в целом ожидал поддержки. Отец, конечно, завернул ему, ни дать ни взять.
— То есть ты вот так просто свалишь? — бурчит Соболев, нервно постукивая пальцами по столу.
— Могу и не просто, — в приподнятом настроении треплю друга по волосам, отчего у него глаза становятся по пять копеек. Мы, конечно, сто лет дружим, но подобные нежности себе не позволяем. Не по-мужски они как-то. Правда, сегодня у меня настолько хорошее настроение, что мне наплевать.
— Кто ты? И куда делся Гор? Давай-ка, дружок, — Соболь жестом показывает, чтобы я отодвинулся. — Проваливай, а то вдруг это заразно.
— А может, ты уже болен, — усмехнувшись, заявляю я.
— Ага, а этого мира не существует, это все матрица, — кривит губами Рус, затем закатывает глаза и тянется к телефону.
— Честно сказать, иногда мне кажется, что однажды ИИ захватит мир, — озадаченно произношу я, вспоминая сюжет любимой антиутопии.
— Ой, вали уже, — теперь и Арс подключается.
Подскакиваю со своего места, киваю парням на прощание, и с чистой совестью ухожу. Удивительно! А ведь даже погода меня не раздражает, хотя ветер вон какой противный. И заторы в городе не бесят, подумаешь, лишние двадцать минут проведу в дороге. А все она — Дашка. Мне даже сны плохие перестали сниться и аппетит улучшился.