— Я принесу вам чернила, — сказала Магдяле. — Поставьте на огонь побольше воды.
— Можно большой чайник и еще котелок поставить. Довольно будет?
— Хорошо. А на работу вы как же будете ходить? — строго расспрашивала Магдяле.
— На работу?.. Да вот он немножко подрастет, мы с ним вместе будем на велосипеде ездить. Он у нас мастером будет, да… Мы с ним ладим, с маленьким…
Похоже было, что он так и рассчитывал — просидеть дома, пока маленький подрастет.
— Погодите вы со своим велосипедом! — нетерпеливо прикрикнула Магдяле. — Есть у вас в доме какая-нибудь еда?
— Минутку, минутку, — с покорной готовностью отозвался старик и тут же исчез.
Немножко подождав, Магдяле вышла на кухню, посмотреть, в чем там дело.
Ползая на коленях перед шкафчиком, Жукаускас вытаскивал с нижней полки и выставлял в ряд на столе маленькие узкие мешочки с крупой. Два или три были насыпаны доверху, другие уже наполовину пусты, третьи — затянуты шнурочками почти у самого основания — в них оставалось всего несколько пригоршен.
Выстроив в ряд все мешочки — серые, полосатые, а один даже в горошинку, из детского Аляниного платья, — старый мастер выпрямился и не без гордости, точно отдавая отчет, стал пояснять:
— Вот тут у нас пшено… Видите, сколько?.. Муки немножко осталось… Сахару только для маленького… — поглаживая тощий мешочек, старик быстро сглотнул голодную слюну.
— Хорошо, хорошо, я вижу, — отмахнулась Магдяле. — Давайте сюда воду… Я приберу, а завтра зайду снова.
Старик спрятал свои мешочки, нерешительно потоптался на месте и сел, сложив руки на коленях, против огня. Глаза у него постепенно принимали прежнее бессмысленное выражение, потом губы точно сами собой начали шевелиться, и Магдяле испугалась, что вот-вот он снова заговорит про сестру Лилю. Поняв, как с ним надо обращаться, она решительно прикрикнула:
— Давайте-ка сюда еще дров, нужно как следует протопить! Не могу же я купать ребенка в холоде!
Жукаускас вздрогнул, заморгал, точно его пробудили от плохого сна, схватил шапку и вышел во двор.
Глава двадцать третья
В течение нескольких дней, пока приходилось возиться со старым Жукаускасом и Степой, Магдяле кое-как удавалось отвлекаться от своих неотвязных мыслей о муже. Но вот уже все было устроено: мальчика брала к себе на весь день соседка, а мастер снова отпер свою ремонтную будку и впрягся в работу…
И тут прежняя тоска охватила Магдяле с такой силой, что она решилась — будь что будет! — пойти в лес и поговорить с Казенасом.
По дороге она дважды сбилась с пути и уже хотела повернуть обратно, когда послышался радостный лай и из-за кустов, размахивая лохматым султаном хвоста, выскочила собака лесничего.
Собака провела гостью по тропинке прямо на поляну, к сторожке. Казенас стоял на крылечке и, хмурясь, старался разглядеть, кто идет.
Едва Магдяле увидела его хмурое, недовольное лицо, как поняла, что откровенного разговора все равно не получится — из старика не вытянешь слова.
Она, улыбаясь, подошла, поздоровалась и, твердо глядя лесничему в глаза, спокойно солгала:
— Ну вот, меня прислал Пятрас!
Лесничий даже не взглянул в ее сторону. Со злостью ковыряя гвоздем в своей трубке, он промычал что-то вроде «мн-мм»… и уселся на ступеньку крыльца, тем самым не очень деликатно показывая, что приглашать ее в дом не собирается.
Магдяле кротко улыбнулась и присела на ступеньку, с ним рядом.
— Прислал? — язвительно буркнул старик. — Прислал, а? А у самого что? Ноги отнялись?
— Это по поводу того разговора, который у вас с ним был. Помните, когда вы приходили ночью?
— Я-то помню! А вот зачем он тебя путает в это дело, это спроси у моего умного сына.
— У него нет от меня секретов.
— Вижу. Очень жаль, что нет.
— Ну, что сделано, того уж не воротишь, — примирительно заметила Магдяле. — Теперь надо решать, что ему делать дальше?
— Это он меня спрашивает? — задыхаясь от накатывающегося на него приступа бешенства, спросил старик. — Он?
Чувствуя, что вот-вот скажет, а может, и уже сказала что-нибудь невпопад, Магдяле решительно кивнула:
— Да, он вас спрашивает.
Лесничий покраснел от злости, открыл рот, но тут же поскорее сунул в него трубку и крепко стиснул зубы, почуяв, что на языке у него теснятся выражения похлестче всех его обыкновенных чертей и жаб. Прикрыв глаза, он несколько минут, тяжело сопя, молчал, а потом заговорил — глухо, медленно, с трудом подбирая слова:
— Так вот оно что! Этот умник… Этот важный служащий Лесного управления!.. Он спрашивает, что ему делать? — И вдруг бешено заорал: — Да пусть сидит себе там, где мягко его задн… Тьфу!..
— Нет, он не хочет больше там сидеть.
— Хочет! — с презрением и злостью крикнул старик.
— Нет!
— Хочет, — уже немного спокойнее повторил Казенас. — «Не хочет!» Почему же он тогда не пришел?
«Вот оно что, — быстро соображала Магдяле. — Он должен был куда-то прийти и не пришел. Так я и знала!»
И громко сказала:
— Он придет.
— Ку-уда? — оскалив зубы в гримасе отвращения, просипел старик и погрозил кому-то кулаком. — Куда это он придет?
Этого она совсем не знала. Но, к счастью, старик продолжал:
— Так, значит, теперь он собрался идти?.. Молодец! Когда все уже ушли, тут, глядишь, и он собрался… — Казенас с ожесточением сплюнул.
Магдяле вся напряглась. Она заставила себя положить руку на плечо старику. Даже погладила тихонько его жесткую куртку.
— Он все-таки ваш сын, — требовательно и умоляюще сказала она. — Вы должны ему помочь. Вы можете…
Лесничий повернулся, посмотрел ей в глаза, опустил голову и устало проговорил:
— Да не желает он, чтобы ему помогали.
— Ну, пускай даже люди ушли, но он может сделать что-нибудь другое, — быстро заговорила Магдяле. — Вы скажите им, что он выполнит все, что ему поручат. Пускай его проверят, пускай убедятся… увидят, на что он способен…
— Ничего я не знаю, — уныло сказал Казенас, не поднимая головы. — И черт его знает, на что он способен.
— Вы только поговорите… с ними, — твердила Магдяле. — Я к вам приду еще раз. Когда прийти?
— Нечего ко мне ходить, — упрямо мотнул головой Казенас.
— Я все равно приду. Когда?
— Не надо, я говорю…
— Я в субботу приду… Я буду все равно ходить…
На этом они и расстались.
Вернувшись домой, Магдяле, как всегда, убрала квартиру, приготовила обед. Немного позже открыла дверь вернувшемуся со службы мужу и спокойно приняла его поцелуй, после того как он снял пальто в передней. Как всегда, подала обед, потом убрала посуду… И все время, что бы она ни делала, она думала только об одном: как, какими словами начать разговор?..
Муж сидел в кресле у открытого окна и курил после обеда. Она вошла, остановилась посреди комнаты и, развязывая на спине тесемки фартука, к собственному удивлению, без всяких предисловий спросила:
— Ты не собираешься к отцу?
Пятрас медленно повернул голову, поднял брови и так лениво пожал плечами, что Магдяле разом вспыхнула. Она сделала стремительное движение рукой, точно отталкивая прочь все пустые отговорки.
— Нет!.. Я знаю. Ты должен был пойти и не пошел. Что ты решил делать?
— А что я должен делать? — Он все еще пытался сохранить обычный тон добродушного, слегка насмешливого превосходства, но невольно насторожился.
— Что?.. Господи, ну хоть что-нибудь! Хоть что-нибудь, Пятрас!
Поднявшись с места, он быстрым движением плотно прикрыл окно.
— О-о, — сморщившись, сказала Магдяле. — Можешь так не бояться. Ты ведь честно служишь немцам!
Пятрас круто обернулся к ней и с силой втолкнул в карманы брюк крепко стиснутые кулаки.
— Здорово! Можно подумать, что я выбрал себе хозяев по вкусу!.. А что делать, если вокруг на тысячу километров нет никого, кроме немцев?
— Правильно. И ничего, что где-то за тысячу километров отсюда какие-то люди сейчас дерутся с фашистами, это ничего! Мы подождем: чья возьмет? Да?