- Лёлька, да не переживай ты так! Это только один день. Смотри, в субботу ты уезжаешь, в воскресенье утром приедешь и мы с тобой погуляем. Хочешь, я тебя мороженым вкусным покормлю? В рожке, ты такого еще не ела, - он правда старался меня успокоить. Но успокоить меня в тот момент могла только порция мороженого здесь и сейчас.
- Не хочу! То есть, хочу... - опомнилась я, - но ехать вообще никуда не хочу! - да, я умела быть той еще букой.
- Ну.. а хочешь, я тебя целоваться научу? - заискивающе посмотрел на меня Лёша. С козырей пошел и даже не скрывал этого.
- Хочу... - задумчиво протянула я. Было страшно, но жуть как хотелось узнать, вокруг чего столько шуму наделали.
- Отлично, - довольно улыбнулся тот, - тогда в воскресенье как только приедешь, сразу ко мне, я буду ждать с самого утра. А в субботу как раз с пацанами встречусь, они обещали меня кое-чем угостить.
- А..может не надо с пацанами? - но на меня посмотрели так, что я и продолжать не стала. Непонятная тогда тревога накрыла меня с головой.
***
Весь субботний день я не находила себе места. Не помогали отвлечься ни вкусности, от которых ломился стол, ни подарки, которые навезли многочисленные родственники. И к вечеру я не выдержала. От моего рёва и истеричного "Домой хочууууу" закладывало уши даже у меня самой, но оно того стоило. Уже через два часа я неслась к Лёшкиному подъезду с радостной улыбкой от уха до уха.
-Лёхаааа!!!!! - да, о том, что Лёшкина "невеста" прибежала к окнам женишка всегда знал весь дом. Вот только вместо моего друга на балкон вышла его мама. Я сразу тогда обратила внимание, что она плачет. И сама она стала как будто бы меньше, вся съежилась, как будто только что из морозилки вылезла. Но в силу детской непосредственности не стала зострять на этом внимания. А зря...
- Оль, не приходи сюда больше. Лёша...Лёша больше не выйдет, - с трудом проговорила она так, что я еле разобрала слова. После этого, она ушла, а я еще долго стояла с открытым ртом и смотрела на окна балкона.
- Пожадничала мне моего Лёху, - бурчала я, плетясь домой. Было обидно. Мы же договаривались, как только приеду, сразу к нему! - Ну и пожалуйста! Ну и не надо! Ну и гуляй теперь со своими пацанами!
О, как же я была зла на него. Но всё равно утром следующего дня побежала к его подъзду.
Не добежала...
Как раз возле Лёшкиного подъезда что-то происходило. Было много людей в тёмной одежде (и это в конце июня-то!), а возле самой подъездной двери стоял большой прямоугольный ящик. Возле этого ящика стояла Лёшина семья в полном составе: мама, папа, младшая сестра и бабушка, которая изредка приезжала к ним в гости на неделю. Все плакали, даже его большой сильный папа.
Я не решилась подойти. Так и стояла в отдалении и смотрела. А около меня курили два человека в такой же тёмной одежде и о чём-то разговаривали. Я не слушала их разговор, но одно слово, брошенное как бы невзначай, изменило всё в моей жизни.
- ... передозировка.
------------------------------------------------------------
Он умер в день моего рождения от передозировки какой-то дешевой химической смеси. Первый и последний раз, когда он пробовал эту дрянь. Ровно через год, после того как спас мою жизнь, выдернув из-под той злополучной красной машины. Водитель, кстати, даже не остановился, чтобы посмотреть, что же произошло. Мне до сих пор кажется, что на его месте должна была быть я. Он спас меня, чтобы ровно через год погибнуть самому. Жестокая усмешка судьбы.
Лёшина семья переехала в другой город через полгода после смерти своего сына. Просто не смогли жить там, где всё произошло. Не смогли каждый день видеть жалость и осуждение соседей. Не могли видеть меня. Я четко читала это по их лицам, когда мы случайно встречались на улице. Сложно не встретиться, ведь мы жили в домах напротив. По этой же причине, я еще 3 года не открывала тяжелые плотные шторы в своей комнате - просто не могла смотреть в окно. Не могла видеть этот дом. Родители удивлялись такому поведению, но внимания особо не обращали, списав на капризы переходного возраста. А зря...
Я так и не смогла подойти к его гробу. Не смогла посмотреть на него. Так мне кажется, что он еще жив. И я могу по-детски обижаться на него за то, что он уехал с семьёй и даже не попрощался. Глупо, знаю. Мне проще обижаться на человека, чем признать, что обижаться больше не на кого... По этой же причине, я ни разу не приехала на его могилу. Ни разу не вошла в его двор. Скорее всего, нашего дерева больше нет, но в моей памяти оно осталось там же, где мы сидели с ним в последний раз. Там же, где он пообещал научить меня целоваться. И каждый год, 27 июня, я отмечаю годовщину его смерти. Одна. Всегда одна, закрывшись в комнате. Скрыть слёзы от всех родных. А потом с улыбкой на лице встречать свой день рождения, который я с тех пор ненавижу.