– Я не… – в пылу злости я едва ли могла сообразить, чем мне грозила порча любого предмета гардероба.
Но пронаблюдав за внимательными взглядами ребят, я поняла, что это катастрофа.
Оторвавшиеся пуговицы, будь они прокляты, оказывается до этого находились на уровне груди. И теперь, ввиду их отсутствия, блузка распахнулась, отчего вся верхняя часть моего тела была оголена до нижнего белья.
Вскинув руки, тут же попыталась скрыть то, что было не предназначено для чужих глаз. Но было уже поздно. Несколько вспышек ослепили взгляд ровно за мгновение до того, как я отреагировала должным образом.
– Кто ж тебе поверит, замухрышка? – едко усмехнулась Маша, радуясь так, словно получила на день рождение Майбах.
Гнев, стыд, отчаяние — мною обуревали разные чувства, но главенствующим, конечно, было желание провалиться под землю.
Она совсем с катушек съехала?
– Маш, отдай телефон, – тут же отмер и Глеб, все это время не особо вмешивающихся в нашу перепалку. Видимо, пришел к такому же выводу, что и я.
Пакеты с сомнительным содержимым уже давно были позабыты, а освободившиеся руки Вознесенского — вытянутыми в требовательном жесте.
– Что не так? Я же просто прикалываюсь, – жалостливо пропищала соседка, заметив то, как именно смотрел Глеб.
Я и сама, позабыв о чувстве стыда, слегка вздрогнула.
В глазах Вознесенского не было и намека на радость или веселье. О, нет. Глеб был зол. Очень и очень зол.
– Маша, – процедил он сквозь зубы.
– Ой, да держи, – соседка обладала невероятной способностью быстро приходить в норму, поскольку тон ее больше не звучал испуганным. Скорее, наигранно беспристрастным? – Где там твои пакеты, ребята заждались уже.
И вернув телефон Глебу, она тут же умчалась в обратную сторону, даже не взглянув в сторону озвученных ею вещей. Пакеты так и остались сиротливо ждать своего часа позади Глеба, а фигура Маши — тонуть в ночном мраке.
Видимо, не такая уж она и непробиваемая, как хотела показаться.
С уходом блондинки окружающее нас пространство погрузилось в тишину. Фонарик подсвечивал наши ноги, поскольку руки Глеба были опущены, а в воздухе витало густое чувство неловкости.
Что вообще нужно говорить в таких ситуациях?
– Ты в порядке? – к счастью, Вознесенский первым решил начать наш диалог.
Я кивнула. Говорить не хотелось. Но так уж вышло, что именно устная речь была одним из первых этапов эволюции человечества. И именно ею нужно было воспользоваться, чтобы хоть как-то донести до мальчишки, что со мной действительно все хорошо.
Хотя по ощущениям мне казалось, что большего позора в жизни я никогда не пережила бы.
– Держи, накинь на себя, – увидев, как я безуспешно пыталась собраться с духом, Глеб стянул с себя футболку и протянул мне.
– А как же… – тут я вновь зависла.
Теперь уже здравые мысли точно покинули мою голову. Он собрался с голым торсом зависать с ребятами? Чтобы девчонки окончательно голову потеряли?
Если уж даже меня вело от одного вида невинного мальчишеского обнажения.
– Мы же на пляже, – виновато улыбнулся Вознесенский, пожав плечами. – Не парься, я отвернусь.
И действительно отвернулся, как только я дрожащей рукой приняла принадлежащую ему вещь. Вторую за сегодняшний вечер!
Когда я отняла обе руки от грозящей выставить на показ мои прелести блузки, сердце совершило кульбит. Футболка пахла Глебом. Терпкий аромат, пропитанный запахом морских волн и солнца с едва уловимыми нотками стирального порошка. Головокружительно и так…по-настоящему.
Я надевала его футболку настолько медленно и аккуратно, словно это была самая дорогая на свете вещь.
Так оно и было, вероятно. Ведь нет важней вещей, что дороги сердцу.
– Я все, спасибо, – кое-как закончив с переодеванием, произнесла тихо, и Глеб обернулся. – Но Маша права. Мне не место среди вас. Я лучше пойду обратно в комнату и…. – было больно признавать правоту противной соседки.
Но ведь она явно уже растрещала о моем позоре ребятам. Как я после такого буду спокойно находиться среди остальных?
Да и расспрашивать Глеба сейчас о первой ночи в лагере тоже казалось неуместным. Не после всего этого.
– Возможно это твой последний шанс влиться в коллектив, – нахмурившись, проговорил Вознесенский, в упор не видящий проблемы.
А она была буквально у него под носом. Стояла, скромно пряча руки с порванной блузкой за спиной. В его футболке и полностью окутанная его запахом.
– Ты же не собираешься до конца жизни быть изгоем? Думаю, это неприятно.