Мужчина опускает взгляд на мое лицо, его глаза пробегают по моим приоткрытым губам, затем по шее, к ключицам. Он медленно, с какой-то хищной грацией, опускает руку и расстегивает верхнюю застежку моего корсета.
Щелк. Щелк.
Каждое действие словно разряд электрического тока, заставляет мои соски вибрировать от ощущения, сродни возбуждению.
— Король Кайрос, — это говорю я? Откуда знаю это имя? Неожиданно. — Пожалуйста…
Он не отвечает. Занят. Мамочки…
Ведет губами медленно от виска к скуле, затем к шее, каждый поцелуй — словно метка, властная и неторопливая. Печать, которую невозможно выдрать даже с корнем. В его движениях есть что-то хищное, как у зверя, который знает, что добыча не ускользнет.
Но я… мозгами не хочу этого. С ним. Отдать себя. Этих прикосновений.
С глаз срываются слезы. Предательские. Горькие. Обессиленные.
И Кайрос неожиданно замирает. Он немного отстраняется, но продолжает при этом держать меня за талию. Взгляд его меняется чем-то сродни удивления, будто он не ожидал такой реакции.
— Что за… — он вдруг отпускает меня.
Я стою, дрожа, слезы текут по лицу. Кайрос отшатывается, словно я обожгла его. Воткнула нож в спину.
— Что за спектакль? Разве не твой многоуважаемый клан ждет, когда их наследница активно раздвинет передо мной ноги?
Молчу. Не знаю, что и сказать. То ли я спятила, то ли… сон такой странной.
— Или ты думала, что так я паду к твоим ногам? — последнюю фразу он выплёвывает в меня, словно пускает стёрлу, отравленную ядом.
Он не смотрит на меня. Король Кайрос, властный и сексуальный, стоит спиной ко мне, его идеальное тело, к которому так тянулось мое, дрожащее от странного возбуждения, теперь кажется непробиваемой стеной.
— Больше я не переступлю порог твоей комнаты, запомни! Ты сделала свой выбор, а попробуешь еще раз навредить Афелии, я тебя в порошок сотру, ясно?
Мои пальцы дрожат, но я сжимаю их в кулаки, пытаясь унять предательскую слабость. Король уходит, и каждый его шаг по каменному полу звучит как удар молота, отмеряющий конец чего-то, чему я даже не успела дать имя.
Дверь за ним с шумом захлопывается, оставляя меня в полном одиночестве и непонимании. Я снова окидываю взглядом покои, а затем замечаю свое отражение в зеркале. Эта девушка похожа на меня, но она не я. И этот мир — не мой. Я никакая я не королева, а обычный офисный клерк. Вот только…
Додумать не успеваю. За моей спиной раздаётся тихий скрип. Оборачиваюсь, и сердце замирает — в тени у двери стоит фигура, в черном. Лица не видно, но голос, низкий и хриплый, прорезает тишину:
Примечаение:
«Консумирован» — первое осуществление супружеских отношений после свадьбы. В Средние века брак считался «консумированным» (завершённым) только после первой брачной
3
— Госпожа, я… мне жаль.
Мужчина в черной одежде, с мечом за спиной, делает шаг, окончательно показавшись передо мной.
Я замираю, мое дыхание обрывается, и лишь слабый шепот срывается с губ.
— Вы…
Он низко кланяется, его движения плавные, слишком изящные для человека в таком мрачном, строгом одеянии.
— Господин предполагал, что и в этот раз король ограничится лишь видимостью, — произносит он.
— Видимостью? — я непонимающе моргаю. — О чем вы…
— Наложница Афелия — его слабое место, — продолжает мужчина. — Мы делаем все, чтобы ее уничтожить.
Уничтожить? Мысли кружатся вихрем, словно их затягивает куда-то в водоворот. Это что, не сон? Может, пора просыпаться? Я щипаю себя за руку, надеясь очнуться в своей кровати, в своем времени. Но щипок отзывается болью, а комната остается прежней — роскошной, средневековой и совершенно чужой.
— Вы… ты… я… — запинаюсь, слова путаются, будто спотыкаются друг о друга. — В этой маске я тебя не узнаю.
Он тихо смеется, но так по-доброму, словно мы с ним старые друзья. А что если… мы и правда, в хороших отношениях? Господи, о чем я? Кто «мы»? Я знать не знаю этого мужика.
Снимая маску, он произносит:
— Прошу прощения, моя госпожа. Это я, Дрейк.
Разглядываю внимательно: острый подбородок, пронзительные зеленые глаза и дерзкая ухмылка, от которой мое сердце на миг сбивается с ритма. Черт, да он красавчик. Дрейк протягивает мне небольшой кожаный мешочек.
— Это вам.
Беру его, несмотря на то, что пальцы дрожат.
— Что… это?
Лицо Дрейка мрачнеет, а голос становится тяжелым, как могильный камень.