Я как-то принёс Северусу мандарины. Очистил один, скормил ему половину – он недовольно кривил уголок рта, но послушно ел, и мне почти хватало этой невинной близости, и было почти уютно, так бывает, когда замираешь у камина, ещё не приближаясь к беснующему пламени, но уже ощущая его жар… А потом Северус вздрогнул и прижал ладонь к шее.
Обычно я вскакивал на ноги и нёсся за колдомедиком, а в этот раз – не стал. Откуда во мне взялись смелость и дерзость? – я не знал. Но я опустил ладони на его плечи, привлекая Снейпа к себе, и обнял – сперва нерешительно, а после всё смелее и смелее, крепче и крепче. Он молчал. Должно быть, боль была адской, но он всегда молчал, и мне было страшно подумать о том, как и кто закалил его. Он был напряжён, как натянутая до предела тетива, и там, под плотной шерстью свитера, его худое измученное тело била дрожь. А я ничем не мог помочь: только шептал какую-то ерунду ему в макушку и клялся себе, что если через две, нет, уже через одну минуту ему не станет лучше, я пойду за колдомедиком, потому что мужества со спокойствием принимать судорожные тиски пальцев, впившихся в мою спину, у меня не было…
Спустя целую тысячу мгновений Северус отстранился. Выпрямил спину, спустил ноги с кровати, проковылял, наверняка морщась, к окну… тяжело облокотился на подоконник. Я смотрел на его напряжённую узкую спину вечность, пока не выдохнул:
– В этот раз было легче. Это из-за меня?
– Не льсти себе, Поттер, – он даже не повернулся, а я снова стал «Поттером». Я осторожно поднялся на ноги. Северус Снейп был превосходным лжецом, но иногда его выдавали мелочи – эта судорожно пульсирующая жилка на шее, неестественно вывернутое запястье, побелевшие пальцы…
– Северус, – осторожно сказал я, пробуя на вкус новое имя, и он едва уловимо вздрогнул. – Если я могу как-то помочь, то… лучше…
Он не отвечал долго-долго, и в белом от намёрзшего за ночь инея окне можно было различить нечёткое отражение: два чёрных провала глаз, сжатые в тонкую ниточку губы. Я стоял близко-близко, так, что мог бы накрыть его руку своей или поцеловать его в шею.
– Убирайся, – спустя вечность устало произнёс Снейп.
И я не стал спорить.
А потом мне пришлось на некоторое время забыть о нём. Близилась сдача экзаменов, и я с утра до ночи сидел над малопонятными формулами и нудными конспектами, вливая в себя кофе под неодобрительным взглядом Кричера. А кроме того, у меня наконец-то появились наработки – я ещё не смог создать заклинание, которое позволило бы быстро и навсегда залечить шрамы Снейпа, но наконец-то понял, как именно оно должно было работать… мне не хватало толчка, малюсенькой подсказки – и, может быть, немного сна.
Я пришёл к нему перед самым Рождеством: счастливый, с толстым блокнотом и табелем с оценками за экзамены под мышкой. Осторожно открыл дверь, и он вскочил на ноги, по старой привычке наставляя на меня волшебную палочку. А когда понял, кто перед ним, на секунду на его лице мелькнуло странное беззащитное выражение – выражение, совершенно несвойственное Северусу Снейпу.
– Привет, – я улыбнулся, но он не ответил на эту улыбку. – А я пришёл похвастаться отметками. Даже зелья сдал! И ещё есть у меня кое-какое заклинание, но оно требует доработки, и если ты…
– Поттер, – он оборвал меня резко и глухо, поёжился, будто замёрз, хотя на нём был тёплый свитер. И выдохнул, еле шевеля белыми губами:
– Не приходи больше.
Сперва мне показалось, что я ослышался. Но он смотрел прямо и серьёзно, и в чёрных глазах не было ни тепла, ни совершенно особенной снейповской мягкости. Как я сумел устоять на ногах? Мир вокруг завертелся, запрыгал, и я смог только жалобно спросить:
– Но почему?
Он раздражённо дёрнул щекой.
– Потому что я так хочу, если тебе нужна причина. Выметайся.
Пол ушёл из-под ног. Я прижался спиной к стене, блокнот упал, и повсюду разлетелись листы – никому не нужные листы, исписанные формулами и замечаниями. Снейп на меня не смотрел. Он сосредоточенно расправлял несуществующие складки на покрывале, а потом вдруг вспыхнул, как спичка, резко повернулся ко мне и рявкнул:
– Какого чёрта ты ещё здесь?
Посмотрел измученно и зло. И этот-то взгляд дал мне крупицу сил – хватило на то, чтобы дойти до кровати и почти беззвучно произнести:
– Я уйду. Уйду, как только ты назовёшь настоящую причину.
Мы сражались взглядами бесконечно долго, так долго, что ноги почти отказались меня держать, и я перестал надеяться на то, что Снейп ответит. Но он неожиданно заговорил, распаляясь всё сильнее с каждым словом:
– Я заперт в этом клоповнике почти восемь месяцев, Поттер, понимаешь? И единственный человек, за исключением колдомедиков, который приходит ко мне, – это ты. Естественно, что мне… губы твои эти… о, Мерлин! Кто тебя просил прикасаться ко мне, смотреть на меня, как будто ты… драккл тебя раздери!
Он уставился на меня так яростно, словно я был в чём-то виноват, и вдруг поднялся, почти толкнул меня на кровать, навис сверху, так, что его волосы щекотно скользнули по моему лицу, прошипел:
– Кто тебя просил вмешиваться, лезть с этим своим гриффиндорским милосердием?! Получай теперь!.. Нравится, а?!
Он притиснулся ко мне всем телом, и я с восторгом и ужасом понял, что он возбуждён. Твёрдая упругая плоть прижалась к моему бедру через ткань штанов, Снейп запрокинул голову, в кровь скусывая губы, и вдруг отшатнулся так резко, что едва не упал, забормотал, глотая слоги:
– Мерлин, я… что я… убирайся немедленно!
Он хотел вскочить, отстраниться, но я схватил его за руки, страх и желание изорвали мне рёбра; поцелуй вышел неловким и неумелым, я смог только клюнуть его в губы и застыть под натиском чёрного взгляда. Откуда-то взялась наглость прошептать:
– Это всё ещё не причина.
А потом я поцеловал его снова, теперь правильно, так, как было нужно. И спустя мучительное мгновение Снейп ответил мне – назло всему и всем. И я вспомнил, как дышать, и сердце судорожно заколотилось в груди.
– Ты… – слова дались с трудом, будто мне пришлось учить их заново. – Колдомедики сказали, ты почти стабилен, и тебя можно… забрать. Ненадолго. Ты… проведёшь Рождество со мной?
Наверное, я весь покраснел – щёки горели. Где-то в горле заворочалось гаденькое сомнение.
Северус, непостижимый, сложный, составленный из головоломок и загадок, усмехнулся и хрипло ответил, скользя большим пальцем по моему подбородку:
– Ты отвратительно целуешься. Придётся учить даже этому.
Наверное, на языке Северуса Снейпа это означало «да».