По спине у меня побежали мурашки.
– А я – Ада, – произнес кто-то почти извиняющимся голосом.
Его обладательница, будто зная, что неприлично долго добиралась к нам с другого конца магазина, теперь примирительно сообщала всем: это я – та самая Ада, о которой наверняка все здесь говорили. Нечто хулиганское было в ее хриплом голосе, в том, как она выдержала паузу, прежде чем назвать свое имя, и в том, как насмешливо обо всем говорила – о книжных чтениях, новых знакомствах и даже дружбе. Именно в разговоре с ней я окончательно осознал, что этим вечером стал частью особого, волшебного мира.
Я никогда не путешествовал по миру, но уже любил его. И полюбил бы сильнее, научись я говорить на его языке, потому что то был и мой язык; язык, где самые потаенные желания преподносятся в виде шутки, но не из страха шокировать правдой, а оттого, что оттенки желания – любого желания в этом новом для меня мире – возможно передать лишь через игру.
Все здесь были доступны и жили доступной жизнью, как сам этот город, – а потому полагали, что и остальные хотят жить так же. Я мечтал быть таким, как они.
Хозяин магазина позвонил в колокольчик возле кассы, и все замолчали.
Вновь заговорил поэт:
– Я не собирался читать это стихотворение сегодня, однако поскольку кое-кто, – он сделал ударение на этом слове, – кое-кто сегодня уже упомянул его, я не удержался. Оно называется «Синдром Сан-Клементе». Должен признаться, – если рифмоплету вообще позволено говорить так о собственной работе, – это мое любимое стихотворение. – (Позже я узнал, что он никогда не называл себя поэтом, а свое творчество – поэзией.) – Потому что писать его было сложнее всего, потому что из-за него мне невыносимо хотелось домой и потому что оно спасло меня в Таиланде и помогло переосмыслить всю мою жизнь. Я считал дни, считал ночи – представляя Сан-Клементе. Мысль, что я вернусь в Рим, не закончив это длинное стихотворение, пугала меня больше, чем перспектива на неделю застрять в аэропорту Бангкока. И все-таки лишь в Риме, в нашем доме, который располагается в каких-то двухстах метрах от базилики Сан-Клементе, я дописал последние строки стихотворения, которое, по иронии судьбы, начал неделями – или тысячелетиями? – ранее, в Бангкоке, когда казалось, что Таиланд и Рим разделяет бесчисленное множество вселенных…
Пока наш поэт читал свое длинное стихотворение, я размышлял о том, что, в отличие от него, никогда не планировал ничего заранее. Нам с Оливером суждено было расстаться через три дня – а после всё, что было между нами, растворится в воздухе. Мы обсуждали, как встретимся в Америке, как будем звонить и писать друг другу, но говорили намеренно расплывчато, отчего это казалось лишь фантазиями. Нет, мы не рассчитывали, что если не сдержим обещаний, сможем винить во всем обстоятельства, – просто не строя планов на общее будущее, мы избегали самой мысли о том, что его у нас может не быть.
Сюда мы приехали с тем же настроением. Рим был последней точкой на нашем пути: после – жизнь и расстояния разлучат нас. А пока это был способ отложить все дела и продлить вечеринку до утра. Возможно, у нас невольно получилось нечто большее, чем просто маленький отпуск; мы сбежали вместе, только обратные билеты купили в разные концы света.
Возможно, это был его подарок мне.
Возможно, – подарок моего отца нам обоим. Смогу ли я жить без его руки у себя на животе? На бедрах? Без ссадины у него на боку, которую я целовал, ласкал языком и которая, спустя недели, заживет – но уже без меня? Кого еще я смогу называть своим именем?
Конечно, будут другие, а за ними другие другие, – но называть их своим именем в мгновение страсти? Нет, это было бы слишком неискренне, фальшиво.
Я вспомнил пустой шкаф и собранный чемодан рядом с его постелью. Скоро я буду спать в комнате у Оливера, спать с его рубашкой – положив ее рядом или надев на себя…
После очередного стихотворения – снова аплодисменты, всплески восторга, стаканы с выпивкой. Вскоре вечер подошел к концу. Я вспомнил Марцию в книжном магазине Б. – насколько другим, насколько далеким казался тот день, – и сама Марция теперь и вовсе будто не существовала.
Кто-то предложил всем вместе отправиться на ужин. Нас было человек тридцать. Кто-то другой посоветовал ресторан с видом на озеро Альбано. В моем воображении мгновенно возникло заведение с видом на звездное небо, точно иллюстрация с заставки манускрипта из позднего средневековья.
Нет, слишком далеко, сказал кто-то. Да – но как же огни, которые отражаются в ночном озере?.. Огни в ночном озере подождут до следующего раза.