— Только и смогла расслышать, — говорит Элинор, поднимаясь, кладя на место планку дворцового паркета и накрывая ковром: — «Ты говоришь...» — «Нет, это ты говоришь, а я...» — «Да как же, это ты!» — «Когда, да вообще, ах, чтобы я...» Значит, они снова-здорово все мусолят, Листер. А это на всю ночь.
— Элоиз сказала, что это произойдет около шести утра, — говорит Листер, покуда Элинор стоит и обирает с юбки — о странность! — пух и ворсинки. — Обыкновенно, — он прибавляет, — мне на слова Элоиз плевать. Но она в интересном положении. А в таком состоянии женщина делается прозорливей.
Элинор снова в кресле. Внизу, у черного хода, шум, такой громкий, что проникает в тишь гостиной. Стук. Крик. И в ту же минуту заходится звонок парадного.
— Надеюсь, пойдет кто-то открывать, пока баронессе не взбредет самой пойти, — вздыхает Элинор. — Любой перерыв в разговоре их отвлечет, уведет в сторону, ведь правда?
— Барон велел не беспокоить, — говорит Листер. — В том смысле, что, мол, никто отсюда не уйдет, пока мы не выясним отношения, как бы ни накалилась атмосфера. И это окончательно. Из библиотеки ей не выйти.
— Они же проголодаться могут. У них там никакой еды.
— Пускай пирожные едят, — говорит Листер, и он прибавляет:
Когда наскучат обветшалые чертоги, Где стук дверей и неуют, Припомни — некогда султаны, полубоги Вкушали сладкий отдых тут.[5]— У них гости шикарные бывали, что да, то да, — подтверждает Элинор.
— Прилагательное «обветшалые» я употребляю расширительно. — Листер озирает тихий простор гостиной. — Да и о чертогах можно вести речь лишь с известной натяжкой. Дом больше напоминает швейцарский отель, в каковой, уж будь уверена, он и преобразится. Но насчет полубогов, султанов в некотором роде, отдых они здесь вполне вкушали, и очень даже сладкий. Тут я не отклоняюсь от истины. Дивный получится отель. Поменять мебель, и отель готов.
— Листер, — говорит она, — какой ты изумительный. Больше никого и никогда не будет в моей жизни.
Приподнимаясь в кресле, чтобы к ней подойти, он спрашивает:
— При том, что ты мне тетушка, согласна ли ты выйти за меня замуж под «Книгу общей молитвы»?
Она отвечает:
— Я человек щепетильный, и тем горжусь.
Он говорит:
— Во Франции тетка имеет полное право выйти за племянника.
— Нет, Листер, я придерживаюсь законной нашей табели о свойстве и родстве. И я не желаю возбуждаться, Листер, в такой момент, в такую ночь. Не заводи меня. Вот-вот полиция нагрянет и пресса, и всего шестьдесят четыре дня осталось на покупки к Рождеству.
— Я просто предложил. — Он говорит. — Подкинул тебе идейку на то время, когда все будет кончено.
— Нет, это слишком. Обуздывай свои несообразные порывы. Я старомодна не по летам. И не люблю разбрасываться.
— Идем-ка вниз, — говорит Листер. — Посмотрим, как там слуги.
Они спускаются по лестнице, у библиотеки эхо отдает их голоса.
Листер и Элинор дальше идут молча, и, заворачивая к людской, Листер останавливается, смотрит на дверь библиотеки.
— И что они тут делали, средь нас, на нежной этой тверди? — Он декламирует. — Что они тут делали?
Остальные слуги смолкают.
— Что они вообще тут делают, на этом свете?
Элоиз, бело-розовая, свежая со сна, отзывается:
— Свое дело они делают.
— И не кончили пока, — говорит Кловис. — Я уже даже беспокоюсь. Слышите? Их голоса.
— В них, возможно, и было что-то хорошее, — говорит Элинор. — Так не бывает, чтобы сплошь одно плохое.
— О, согласен. Они хорошо творили зло. Прекрасно с этим справлялись, пока существовали, — говорит Листер. — Так бумажная одноразовая посуда годна на случай: используешь и выбрасываешь. Кто приволок сюда это манто? — Он тычет пальцем в брошенную на кресло белую норку.
— На мне — прям мечта, — говорит Элоиз. — Спереди не сходится, но ничего, потом сойдется.
— Ты бы отнесла его обратно. В нем видели Виктора Пассера, — говорит Листер. — У полиции могут возникнуть вопросы.
Элоиз уносит шубку, кидая на ходу:
— В конце концов моя будет. Прям чувствую — моя будет в конце концов.
— Возможно, она права, — говорит Листер. — На данном этапе у нее обостренное предвидение. А кто эти люди, которые колотились у черного хода и трезвонили у парадного?
— Девушки в машине, спрашивали, что с мистером Пассера, он их друг, — объясняет Адриан. — Я говорю, он с бароном и баронессой, и велено не беспокоить. А они на это — мол, им назначено. Одна массажистка, раньше ее не видел.