— Нет, я вырос севернее, в Скалистых горах.
В сумерках его голубые глаза уже не блестели так завораживающе. Он казался более простым и доступным.
— Похоже, ты хорошо знаешь эти места. Как ты находишь дорогу? Я бы уже сто раз заблудилась.
— Здесь есть знаки.
— Знаки! С самого отъезда я не заметила тут и следа человека.
Хэрроу пожал плечами и впервые улыбнулся:
— Ты здесь на индейской территории. Индейцы не уродуют землю. Их знаки не бросаются в глаза: сломанная веточка, подвешенное к дереву перо, три камня в форме треугольника.
— Как же ты научился их распознавать?
Тед повернулся к ней, и его черты на мгновение осветил огонь. Прямые волосы, нос с горбинкой, высокие скулы, отливающие медью, — ошибиться почти невозможно.
— Ты сам индеец, ведь так?
Хэрроу хмыкнул и неопределенно помотал головой. Жюльетта решила не настаивать. Тед откинулся назад, уперев руки в землю. Он смотрел в искрящееся звездами небо.
— С самого отъезда я не видела ни одного индейца, — решилась продолжить разговор Жюльетта.
— Они держались поблизости, но не показывались. На своей собственной земле они не считают себя хозяевами. Они ничего не меняют и ничего не губят. Земля терпит их, и они относятся к ней с уважением. Они бы никогда не решились объявить себя собственниками и нарезать ее на куски, как порцию мяса. Для них земля живая. Индейцы ощущают себя частью мира. У них быстро учишься чувствовать взаимосвязь всего со всем во вселенной.
Тед говорил об индейцах, но прежде всего о себе самом. Именно таким Жюльетта его и представляла. Сила, опирающаяся на другую силу, человек, напитанный ветром, землей и пространством.
— Но чем же они здесь живут?
— Индеец никогда не задаст себе такого вопроса, — быстро ответил Хэрроу. — Они считают, что природа способна обеспечить их с избытком. Только цивилизации белых всегда чего-то не хватает.
Несмотря на резкий тон своего собеседника, Жюльетта радовалась, что разговор все-таки завязался. Она решила не сдаваться.
— Изобилие! В этой пустыне? Если бы мы не захватили котлеты!..
— В природе можно найти все, что нужно. Даже здесь. Конечно, если людей не слишком много.
— Ну вот!
— Да, — сказал Хэрроу, помешивая угли. — Это главная тайна которой владеют все традиционные общества. Ритуальные битвы, жертвоприношения, запреты — все служило тому, чтобы не дать коллективу расти. Тогда и природа была в состоянии кормить людей досыта.
Говоря об этом, Тед становился на удивление красноречивым. Он произносил слова медленно, но чувствовалось, что он коснулся чего-то важного для себя.
— А в один прекрасный день люди перестали видеть богов повсюду и вознесли над миром одного-единственного Бога. Каждая личность, его образ и подобие, стала священной. Человек сделался дороже коллектива, и род людской начал приумножаться. Природы стало ему не хватать, равновесие было нарушено. Изобилие сменилось нищетой.
Зашипел крохотный пузырек газа в угольях. Хэрроу прислушался к дрожащему в воздухе звуку, словно хотел уловить какое-то послание. Огонек погас, и он продолжил:
— Человек стал насильничать над природой, чтобы она производила все больше и больше. Он покрыл землю изгородями и межами, стал вспарывать ее плугом, колоть мотыгами, вскрывать ей кишки бульдозерами и взрывчаткой. И все это лишь для того, чтобы позволить людям размножаться. И получать от природы все меньше.
Казалось, что этим глухим и торжественным голосом говорит сама земля, окутанная прозрачной ночью пустыни и населенная вышедшими из скал призраками.
В тишине нетронутой природы Жюльетта слышала что-то вроде отдаленного гула. В иных обстоятельствах она бы сказала, что это просто кровь стучит в голове, но сейчас она понимала, откуда он шел. От городов с их щупальцами из асфальта и нечистот; от невода автострад, в который попадала земля; от тяжелого шага человеческих легионов, миллиардами живых существ выплескивающихся на беззащитные равнины до самых подножий гор… Это был стон вырубаемых лесов, истребляемой живности, замусоренных рек, загаженного дымом неба и отравленных нефтью морей. Их образы сменяли друг друга в воспаленном мозгу Жюльетты. Они так живо отпечатались в ней, что она была готова кричать. Ни одна книга или статья, ни один пропагандистский лозунг не смогли бы с такой силой воплотить эту грозную явь, как это сделала царившая вокруг молчаливая и пустынная бесконечность.
И все же само существование этого не тронутого тлением потрясающего и девственного мира говорило о том, что бой не проигран. На земле осталось еще не так мало не попранной человеком природы, пустынь, гор, лесов, чтобы неудержимое движение к смерти не могло быть обращено вспять и в один прекрасный день дикий мир не взял бы у человека реванш.