— Профессор, — вмешалась Керри, пристально глядя на Шампеля, — вы можете ответственно утверждать, что эта мутация носила естественный характер?
— Я понимаю ваш вопрос, мадемуазель. Действительно, может показаться странным, что микроб, остававшийся веками стабильным, вдруг мутирует. По правде говоря, я не могу ничего исключить. Возможно, что эти изменения самопроизвольны, но их могли и… спровоцировать.
— В таком случае можно предположить, что это лишь промежуточная стадия?
Шампель выглядел удивленным:
— Уточните, пожалуйста.
— Позвольте себе на минуту игру воображения, профессор. Можно ли спровоцировать новые мутации, чтобы… сделать вибрион еще более опасным?
— Генетические скрещивания со штаммами непатогенных микробов, конечно, возможны. Сегодня их известно более ста пятидесяти. У каждого свои особенности, я бы даже сказал, качества. Некоторые очень заразны, другие легко проникают в кровь и провоцируют септисемии. Как и при выведении новых пород собак или лошадей, можно выборочно делать акцент на тех или иных свойствах.
— И это может привести к созданию суперхолеры?
— Микроба с новыми свойствами, да. Более стойкого, более патогенного. Это, бесспорно, возможно, но изменить всю структуру микроба нельзя. В любом случае холера всегда останется болезнью бедных.
— Почему?
— Потому что заражение всегда будет происходить в антисанитарных условиях. Это касается всех микробов без исключения. Кроме того, эта болезнь не щадит только тех, кто ослаблен и плохо питается.
Поль устроился на самом краешке стула. Было заметно что возбуждение и круговорот мыслей физически притягивают его к профессору.
— Таким образом, — сказал он, — можно заключить, что по сути одна и та же болезнь при появлении микроба с иными иммунными свойствами может стать более заразной и патогенной, вызывая, к примеру, септисемию в сочетании с кишечным расстройством и лучше сопротивляясь антисептикам?
— Что-то вроде эффекта Бангладеш в десятой степени, — сказала Керри.
— Да, — согласился Шампель, — это вполне вероятно. Не понимаю, правда, кто бы мог захотеть, чтобы такая…
— Сколько жертв бывало при пандемиях обычной холеры?
— Последняя, шестая по счету, за тридцать лет унесла несколько сотен миллионов жизней.
— Значит, мутировавший вибрион приведет к тому же гораздо быстрее! Несколько месяцев, а может быть, и недель?
Поль вложил столько пыла в свои слова, что в голове у Шампеля зародилось сомнение. Он подозрительно обвел взглядом Поля и Керри и замолчал.
— Н-да, — сказал Поль, сознавая свою ошибку, — вы, без сомнения, заразили нас своей страстью к этой болезни, профессор.
— Очень рад, — ответил Шампель, протирая очки кончиком галстука.
Потом он водрузил их на нос и строго сказал:
— Надеюсь только, что эта страсть послужит благой цели.
Похоже, что он впервые задумался о намерениях своих собеседников.
Поль решил немедленно поставить все на свои места.
— Послушайте, профессор, — сказал он, — у нас есть основания предполагать, что некоторые, скажем так, террористические организации интересуются вибрионом холеры именно из-за избирательности ее действия.
— Единственное, за что можно благодарить 11 сентября, — со вздохом отозвался профессор, — так это за то, что теперь можно поверить во все, что угодно.
Он помотал головой, словно не одобряя выбор невесты дальним родственником.
— Нет ли у вас пусть даже косвенных сведений о любых исследованиях вибриона холеры в контексте биотерроризма?
— Нет. Во времена холодной войны ходили какие-то слухи, но ведь вы знаете, в долг дают только богатым: тогда русских подозревали в работах над всеми возможными мерзостями. Холера тоже упоминалась, но гораздо реже, чем оспа, чума или туляремия. Конечно же без всяких доказательств.
— А сегодня? Разве не происходит на наших глазах приватизация биологического оружия? Говорят, что любой при помощи простой скороварки…
— Верно, хотя все эти ремесленные приемы проходят только с такими простыми материями, как карбункулы и ботулизм. Напротив, изменение вибриона холеры путем рекомбинаций с другими штаммами можно осуществить только в специальных лабораториях усилиями целой команды ученых.