Вот зачем нужно было так торопиться? Теперь в холоде и сырости ждать придётся. Я еле-еле сдержался, чтобы не высказать всё это нахохлившемуся и трясущемуся от холода Лизу. Хоть я на него и злился, но все, же в глубине души (где-то очень и очень глубоко) понимал, что он-то ни в чём не виноват.
И никто не виноват, просто неудачное стечение обстоятельств. Поэтому, наплевав на столь нелюбимую мною сырость, я уселся прямо на мокрую траву, вынудив этим съёжившегося и обхватившего себя обоими руками Лиза пристроиться со мной рядышком.
Лиз сидел и молчал, хотя по всем внешним признакам ему было весьма и весьма некомфортно. Вон, даже губы синеть уже начали. Я не выдержал и, сняв с себя куртку, быстро, чтобы не передумать, накинул ему на плечи. Да, свойственны мне иногда вот такие необъяснимые душевные порывы, когда жалость непрошеной гостьей забирается в душу.
— Спасибо, — едва шевеля губами, сказал Лиз.
Расслышал его шипение я только благодаря острому слуху своей животной половинки. И несказанно удивился. Похоже, не только у меня необъяснимые душевные порывы иной раз бывают, Лиз, оказывается, при желании тоже вполне адекватно вести себя может. И не скажешь, что он чей-то там наследник и аристократ в бог знает каком там поколении.
Прожив большую часть своей не такой уж и долгой жизни во вполне демократической среде, я здешних заморочек с многокилометровыми родословными откровенно не понимал. Что толку с того, что твой прапрапрадед известным воителем или архимагом был, если ты сам из себя ничего интересного для окружающих не представляешь?
Вот только общество почему-то думало иначе, счастливое исключение составляла лишь наша Академия. Здесь личные качество преобладали над заслугами рода, и если нам приходилось слышать о заслугах чьих-то предков, то только в виде нравоучения для отстающих студентов: «Твой троюродный дядюшка в твоём возрасте такие огненные шары запускал, что проще убежать, чем их остановить. А через год после академии уже элитным отрядом боевиков командовал, а ты, бестолочь малолетняя, простого заклинания осилить не можешь».
— Чего как сычи насупились? — внезапно раздавшийся совсем рядом громовой бас Хильдимира Рихомера отвлёк меня от размышлений о родовитости и личных заслугах. — Подняли свои озябшие задницы — и парочку кругов для сугреву на скорость.
Мы попытались вскочить, но только неуклюже завозились на месте, поскольку наши конечности заледенели и практически не гнулись. Но ослушаться преподавателя мы не посмели и, кое-как поднявшись на ноги, размеренной трусцой двинулись по кругу.
— Что вы как беременный овцы плетётесь? — ядовито неслось нам вслед. — Вы студенты Имперской Академии оборотничества и ведовства или гкто?
Прибавив шагу, мы продолжили забег, завистливо поглядывая на только начинавших подтягиваться на занятие студентов. Урок нам на будущее — никогда не приходить на физподготовку первыми, да ещё и раньше преподавателя.
Пару кругов мы пробежали без особых усилий. Мешала, правда, до сих пор связующая нас магическая нить, не позволявшая дальше, чем на шаг, удаляться друг от друга. Но приспособиться к любой ситуации при желании можно, вот так и мы, сделав два оговоренных круга и изредка толкая друг друга на поворотах, дотащились до нетерпеливо ожидавшего нас преподавателя.
— Не очень-то вы и торопились, — недовольно проворчал Хильдимир Рихомер, отправляя нас решительным взмахом руки к остальным студентам, которые вполне ожидаемо снова встретили нас кривыми ухмылками и откровенными смешками.
Но ничего нового и более обидного, по сравнению с тем, что мы вчера уже слушали, никто придумать так и не смог. Так что и я, и Лиз просто сделали вид, что их в упор не видим и не слышим. Пристроились в самом конце неровной цепочки разминавшихся студентов и стали показательно усердно выполнять упражнения.
По-хорошему, нам после пробежки никакой дополнительной разминки и разогрева не требовалось, но выделяться лишний раз из общей массы не снова хотелось. И так о нас с Лизом уже все, кому не лень, и языки поточили, и глаза поломали, разглядывая, как диковинных зверушек.
Наверное, со стороны мы с ним весьма забавно выглядели: я — длинный и нескладный, а рядом миниатюрный Лиз, едва достающий макушкой мне до груди. Но думать о чужом мнении я всегда считал ниже своего достоинства. Лиз, похоже, тоже. Высокомерно задрав нос, он не обращал внимания даже на подтянувшихся к концу занятия Змея и Медведя, которые не преминули тоже сделать нашей парочке несколько весьма сомнительных комплементов.