— Сегодня у меня был господин Зельдин. Он хотел обсудить со мной некоторые вопросы и поистине шокировал меня, — графиня холодно взглянула на Ивана. — Господин Чемесов, я хотела бы знать, как вы посмели отдать дневник моей матери в чужие руки? И кто позволил вам самому взять его, не спросив на то моего разрешения? Вы… Вы прочитали его?
— Да. Но Александра Павловна…
— Как вам не стыдно! Я не позволю ни вам, ни кому-либо другому копаться в делах моей семьи, тем более что они никак не касаются вашего расследования. Господин Зельдин не согласился отдать дневник мне. Значит, вам самому придется исправлять сделанное. Сегодня к вечеру мамина тетрадь должна быть возвращена.
— Информация, содержащаяся в нем, может помочь Борису Антоновичу добиться…
— Я больше не задерживаю вас, господин Чемесов.
— Да поймите же…
Взгляд, брошенный на него был столь высокомерно холоден, что Иван смешался и отступил, совершенно выбитый из колеи этим неожиданным нападением.
— Ну что ж… Как вам будет угодно, Александра Павловна. Только в любом случае то, что вы просите, сделать уже невозможно. Дневник приобщен к делу как косвенная улика.
— На каком основании?
— На том, что тайна, заключенная в нем, та самая, что вы все еще пытаетесь сохранить, чтобы уберечь честь семьи, даже если это будет в ущерб ее членам, и является причиной произошедшего убийства. Ваша няня засвидетельствовала, что вы, Александра Павловна, нашли эту тетрадь, которую Анисья Родионовна на беду сохранила, именно в ту ночь и, скорее всего, измученная жестоким обращением мужа, бросили ему в лицо обвинение! И все это услышал Миша…
Он говорил и видел, как рыдания начали сотрясать плечи молодой графини.
— Не надо, прошу вас. Моя вина и так слишком велика…
— Сашенька, ваша вина лишь в том, что вы терпели слишком долго.
Иван присел на край кровати и робко прикоснулся к светловолосой голове Александры, а потом придвинулся еще ближе к ней и обнял, привлекая к себе на грудь.
— Поплачьте. Такие слезы умывают душу.
— Иван Димитриевич, пожалуйста, заберите дневник. Никто не должен узнать обо всем этом.
— Не могу.
— Тогда уходите! Оставьте меня, слышите?! — Александра вырвалась из его объятий и изо всех сил толкнула его в грудь. — Я не хочу видеть вас! О господи, за что мне все это?
Она упала ничком на кровать, зарываясь лицом в подушку. Мучительные, надсадные рыдания терзали Иваново сердце. Он протянул руку, чтобы вновь коснуться ее, успокоить, оберечь, но она лишь с бешенством дернула плечом.
— Вор! Вы просто вор! Уходите! Уходите же!!
Чемесов поднялся, постоял еще немного, а потом медленно вышел. Сначала из комнаты, потом из дома… И, по всей видимости, из ее жизни.
Едва мрачный, как туча, Иван появился на службе, к нему подскочил клерк.
— Иван Димитриевич! Как хорошо, что вы пришли! Никого нет, а тут какой-то лягушатник, что ли, явился. Трещит что-то на своем языке, бумажки в нос сует, а я ну ничегошеньки не понимаю!
Чемесов вздохнул и пошел следом за парнем.
— Парле ву франсе? — тут же с надеждой кинулся к нему невысокий бойкий человечек.
— Да, — Иван поздоровался, а потом представился нетерпеливо притопывавшему французу.
— Наконец-то! Меня зовут Шарль Тревю. Я ваш коллега из Сюртэ — криминальной полиции Франции. Мне просто жизненно необходимо встретиться с мсье… — француз заглянул в свои записи. — Петр Доркашов?
— Петя? — Иван удивленно вскинул свою мефистофельскую бровь. — Я его шеф. Что за дело привело вас к нам?
— Мсье Доркашов присылал запрос касательно… э… Игорь Орлов? Да?
— Да, — выговорил Иван губами, которые вдруг перестали слушаться его.
— Дело в том, что когда пришла первая бумага, меня не было в столице, и я ничего не знал о ней. Увидел лишь повторное письмо. Вы даже не представляете себе, что со мной было! Я гоняюсь за этим человеком уже несколько лет!
— За господином Орловым?
— Нет! В том-то и дело! Он такой же Орлов, как я… Наполеон Бонапарт!