— Это такая шутка? — сдвинул рыжие брови конунг.
— Какая шутка!!! — воздев руки к стремительно светлеющему утром небу, возопила принцесса. — Он превратился!!! Помнишь клятву в пещере? Так вот!!! Не знаю, как, но она сработала! Иначе отчего?!
На крик и драму быстро собрались зрители [261].
— А… ты уверена, что это именно Кириан? — взволнованно закусил губу лукоморец.
— Уверена!.. — слезы брызнули из глаз Эссельте. — Что нам делать?! Адалет?.. Адалет! Адалет!!!
Но старый маг, равно как и чародеи помоложе, спал беспробудным сном окончательно измотанного, выжатого и обессиленного, нарушить который сейчас не смогло бы и третье пришествие Гаурдака.
— Адалет… Кириашечка… — рыдая, гвентянка сгребла земноводное с подноса-крыла и прижала к груди, щедро орошая коричневую голову потоком слез.
— На вот, заверни, а то бородавки пойдут, — заботливо оторвал от края рубахи лоскут и протянул ей Олаф.
На заплаканном личике принцессы отразился такой ответ, он же совет, он же указание направления, куда следовало пойти самому отрягу, что тот заалел, как майское утро, и спешно бросил тряпку под ноги.
— Сима… что теперь делать?!.. — отчаянно хлюпнула носом гвентянка.
В памяти царевны всплыли некие события двухмесячной давности.
— Ты его любишь? — строго спросила она подругу.
— Д-д-д…н-н-н… то есть, как?
— Как поэта, — сурово ответствовала Сенька.
Эссельте перестала всхлипывать и честно задумалась.
И так же честно ответила:
— Нет.
— А как музыканта?
Новый раунд задумчивости.
— Спроси еще что-нибудь?
Царевна покосилась на пришедшую в себя жабу, вздохнула и проговорила:
— Поцеловать сможешь?
— Кого? — растерялась принцесса.
— Его, — кивнула на клятвопреступника Сенька.
В толпе громко гыгыкнули.
Олаф цыкнул страшным голосом, и смех из открытой перешел в сдавленную форму.
— Помнишь, я тебе рассказывала? Как всё началось? — не обращая внимания на реакцию атланов и не вдаваясь в подробности, заговорщицки прищурилась Серафима.
— А-а-а… Ага.
— Ну и?
Эссельте нахмурилась, задумалась на несколько секунд, поджала губы, мимоходом пожалев про выброшенную Олафом тряпку, и решительно чмокнула замершее земноводное в макушку.
Ничего не произошло.
— И как скоро?.. — вопросительно уставилась на подругу гвентянка.
Сенька, так и не дошедшая в свое время до этой части ретро-трансформирующего заклинания, неуверенно пожала плечами.
— Н-ну… по идее, сразу должно сработать.
— И чего не работает? — немного брюзгливо уточнила Эссельте.
— Н-ну… — снова протянула царевна. — Может, ты его не туда поцеловала?
— А куда надо?
— А куда есть?
Показалось им, или передняя часть жабы приобрела красноватый оттенок?
— Ну… — задумчиво протянула царевна. — В спинку? В пузечку? В…
Жаба стала полностью буро-малиновой. Приблизительно в такой же цвет окрасилась и принцесса.
— Да что ты себе про меня позволяешь!.. — взвилась она.
— Ну не хочешь — не целуй, — обиженно повела плечом Серафима. — Это же твой придворный.
— А тебе он что, совсем-совсем не нравился? — в голубых очах Эссельте блеснули хитринки.
— В смысле как? — насторожилась Сенька — и Иван.
— Как поэт, — поспешно проговорила гвентянка. — И как музыкант. И вообще — как товарищ.
— Как товарищ… ну… — автоматически пропустив первые два вопроса, царевна задумалась. — С ним весело было. Иногда. Когда он всех не раздражал. И не подковыривал. И не брюзжал. И не пел. А к чему это ты?
— Ну… может тогда… тыего попробуешь поцеловать?
— Я?.. — растерянно захлопала ресницами Серафима и скосила глаз на супруга. — Ну… исключительно по-товарищески разве…
— Ну да! — подхватила подруга. — По-товарищески!
— Давай сюда, — махнула рукой Сенька и, не дожидаясь пока Эссельте пристроит менестреля поудобнее на ладони, взяла его двумя пальцами за бока, развернула мордочкой к себе и, тщательно прицелившись, коснулась губами его холодных жестких губ.
И опять ничего.
— А еще у него спинка есть, и пузечка, — не удержалась и ехидно напомнила принцесса.
Если бы в руках Сеньки было настоящее земноводное, сейчас оно оказалось бы за шиворотом гвентянки — или за корсажем, что вероятнее [262].
— Но ты на это не пойдешь, — словно не замечая реакции царевны, невинно округлила глазки Эссельте.
— Это я не пойду?!
Проворные руки Серафимы завертели жабу, выбирая место для следующего поцелуя.
Иванушка, то ли обиженный демонстративным сближением собственной жены не понять с кем, то ли и впрямь осененный идеей, торопливо перехватил бедного менестреля из пальцев супруги.
— Откровенно говоря, я не понял, что за лягушачьи нежности вы тут устроили, — ворчливо произнес он.
И на насупленной физиономии его было написано, к кому конкретно обращено замечание.
Корреспондент адрес прочитал правильно и не менее любезно отозвался:
— Вань, у тебя что, склероз? Это же сказка такая есть. Про лягушку-царевну.
— Ну есть, — строго проговорил лукоморец. — Ну и что?
— Точно, склероз… — возвела очи горе Серафима. — Ну там же, чтобы царевну расколдовать, царевич… царевич…
— Вот-вот! — торжествующе изрек Иван. — Именно! Ни с кем он не целовался! А бросил лягушачью шкуру в огонь!
Жаба тонко квакнула, вытаращила глаза и исступленно забилась, пытаясь вырваться.
— Предварительно достав из нее царевну, — строго напомнила Сенька и Кириана отобрала.
— Ну так что мы делать будем?
— Может, Змиуланияего поцелует? — раскаиваясь в приступе почти немотивированного садизма, придумал Иван.
— А в кого он после этого превратится?
Люди зачесали в затылках.
— Мне почему-то кажется, что он предпочел бы быть Змеем, — неуверенно проговорила принцесса.
— А мне — что человеком, — хмыкнул Вяз.
Наследники снова задумались.
— Ладно, не будем рисковать, — неохотно решил Олаф. — Оставим как крайнее средство.
— И что теперь?.. — уныло задала вопрос гвентянка, принимая из рук подруги притихшую жабу.
— Подождем, пока очнется премудрый Адалет? — резонно предложил калиф.
Но премудрый Агафон очнулся скорее.
И не успел он выбраться из-под крыла Змиулании, как перед самым его носом на сложенных лодочкой ладонях предстала жаба.
— Вот! — звенящим от переполнявших ее эмоций голосом произнесла Эссельте.
— Спасибо! — почти с такой же гаммой чувств отозвался его премудрие и растроганно прослезился.
Всё таки, как бы ни подначивали, как бы ни посмеивались, но друзья всегда остаются друзьями, что ни говори. И как это трогательно с их стороны — понять, что после титанических трудов боевой чародей проснется голодный как этот самый титан, и на пустом каменном плато умудриться откопать для него что-нибудь пожрать!.. Правда, сколько ни жил он в Шантони, бутербродов с лягушачьими лапками так никогда и не пробовал, но к мысли о том, что это возможно, привык. И теперь, когда в радиусе нескольких километров еды никакой все равно больше не было…
— И что с ней будем делать? — заинтересованно пробормотал он, поворачивая кандидата в завтрак волшебника так и эдак.
— Тебе виднее, — покорно вздохнула принцесса. — Только это не она, а он.
— Ее проблемы, — отстраненно пожал плечами чародей, щелкнул пальцами, и на камнях запылал небольшой костерок. — Кто-нибудь еще хочет кусочек?
— Да ты что!!! — взвизгнула принцесса и вихрем налетела на Агафона, вырывая трясущееся животное из цепких пальцев голодного мага.
— Ты чего? — опешил он. — Я ж всем предлагал!.. Но если тебе жалко…
262
Впрочем, как раз против этого Кириан бы не возражал, особенно против второго варианта.