Это не комната, а склад заплесневелой рухляди. Вот для чего здесь чучело медведя? Или ширма для переодевания? Или кровать с мечами?
– Меня пытались убить во сне, но я выжил, – довольным голосом сказал Хотен, бережно вынув меня из нагрудного кармана и посадив в деревянный кубок с водой. – С тех пор я не живу здесь. Только храню вещи, которые напоминают мне о неудачных покушениях.
– Здесь меня чуть не утопили, – добавил царевич, указывая рукой на деревянную бадью для купания.
Теперь ясно, почему он так редко моется.
– А тут – чуть не задушили поясом, – сказал Хотен, кивнув в сторону алого кафтана, украшенного вышитым кушаком.
– Из этого самовара чуть не отравили, – с ухмылкой произнес царевич, не сводя взгляда с какой-то ажурной ржавой бочки, и развалился на скрипучей лавке, у которой тоже, наверное, была своя история, о которой мне, хвала богам, ничего пока неизвестно. – На нем раньше висела связка отравленных баранок, но ее сгрызли мыши и сдохли. Их трупы я тоже храню – внутри самовара.
О, Чернобог.
Зачем ты свел меня с этим помешанным?
Я нетерпеливо заквакала, ведь хотела как можно скорее вылечить царя, а уже потом слушать истории о двухстах способах умереть в собственной опочивальне.
– Не злись, жаба. Думал, тебе будет интересно. Ты такая же убийца, как мои родственнички. Все думают, что это я зарезал братьев и наслал болезнь, но это ложь, – продолжил вести со мной задушевные беседы Хотен. – Думаешь, я слабак, раз не убил Здебора? Я слышал, как ты квакала, мол, выхвати меч и прикончи этого ублюдка, но я не могу. У него моя мать, царица Седава. У нас разные матери, жаба. Мою – он держит в плену, а своей, княгине Руже, молится на погосте. Если убью его или Мстивоя, то ее постигнет судьба младших царевичей...
Любопытно.
Пожалуй, этот смертный не так уж и плох, но политикой мы займемся чуть позже. Сперва вылечим царя.
Вдруг я, как бешеная, выпрыгнула из кубка, дико заквакала, стала метаться по столу, прыгать по кругу, набрасываться на предметы.
В общем, старалась вести себя так же, как ведут себя зараженные моровой порчей смертные.
И да, нужно обязательно прыгнуть на Хотена и попытаться его укусить, иначе он не поймет, каким образом эта зараза передается: через кровь или слюну.
Удивительно, что Тарнхолм до сих пор не обнесли забором и не сожгли.
– Твою ж мать, – потрясенно выругался царевич, когда я прыгнула ему на лицо и яростно квакнула в ухо, после чего скакнула на стол и опрокинула кубок с водой. – Неужели жаба подцепила эту дрянь? Но как?
Царевич задумчиво почесал подбородок, внимательно наблюдая за тем, как я одержимо плещусь в луже воды и издаю зловещие булькающие звуки.
О, Чернобог! Помоги ему понять, что я именно имею в виду!
***
– Вода? – с сомнением предположил Хотен, и я громко квакнула в ответ. – Отравленная вода? – с интересом спросил царевич и прищурил глаза цвета позеленевшей бронзы, вдруг став похожим на змея.
Нет, так дело не пойдет.
Дико выпучив глаза, я прыгнула на ажурную ржавую бочку, в которой этот сумасшедший хранит мышиные останки.
– Вода в самоваре? Вода с мышами? Вода ржавая? – забросал меня вопросами Хотен. – Квакни, если я прав.
Я терпеливо молчала, пока царевич озвучивал все свои мысли о воде, мышах, ядах и самоварах. Наконец, он сказал:
– Вода, отравленная мертвыми...
Я так резко и громко квакнула, что Хотен чуть не рухнул с лавки на пол, так и не закончив свою глубокую мысль.
Надеюсь, он понял меня.
После я провела ночь в ночном горшке, и даже мое гневное кваканье не разбудило смертного, который спал, как убитый, а зря, ведь я затаила месть.
Утром царевич снова кормил меня мухами и личинками, но уже не в корчме, а возле самой большой помойной ямы Тарнхолма, куда сбрасывали все, что нельзя было сжечь по тем или иным причинам: ошметки еды, глиняные черепки, порванную одежду, содержимое нужников, и, конечно же, трупы «нечистых» покойников – опойцев, преступников, утопленников и самоубийц.
Я сама привела его туда, стерев свои лапы до колен, и руководил мной не голод, а желание втолковать этому бездарю, что моровая порча – это жуткая магическая смесь чумы обыкновенной и порчи на смерть, идеальным сосудом для которой является вода.
– Не хочу тебя расстраивать, жаба, но у нас всего два дня. Здебор вчерашний тоже посчитал, – сказал царевич и прижал к носу полотно, которым замотал лицо, чтобы не задохнуться от ядовитых испарений. – Что мы, Тьма побери, здесь делаем?
Я уже закончила свою лягушачьи трапезу и квакнула, чтобы царевич взял меня на руки и посадил в нагрудный карман, откуда я сегодня буду править миром.
Что-то темное было в этой отравленной нечистотами земле, и дело было не в том, что Яма – это рассадник лютых болезней.
Я чувствовала, что на ее дне находится источник огромной силы, похожей на каменный круг на моем болоте.
Это мог быть только идол.
Или храм.
Не могли же люди превратить древнее капище в свалку?
Или могли?
Впрочем, у смертных разум с горошину, от них можно ожидать чего угодно.
Единственный способ все выяснить – прыгнуть в эту вонючую яму и начать бешено квакать, чтобы царевич Хотен в моих поисках перекопал ее вдоль и поперек, ведь если я умру – умрет и он.
Так я отомщу за ночной горшок.
Вдруг гнилостное месиво зашевелилось, словно из глубин выполз огромный червь, из горы нечистот вынырнула сморщенная человеческая голова, не отрубленная, а вполне крепко сидящая на горбатом искореженном туловище, которое с трудом поднялось по отвалам мусора на поверхность.
– Шемаха! – в один голос воскликнула я и царевич.
– Что ты здесь делаешь? Мы же вроде договаривались встретиться на болоте? – уже шепотом спросил царевич старуху, настороженно озираясь по сторонам.
– Ингредиенты собираю для разрыв науз, – прошепелявила старуха. – Слышала, тебя скоро казнят? Жаль твою жабу. Нравится мне она. Только из-за нее тебе пособляю.
– Лучше мне пособи: как вылечить отравленного мертвячьей водой человека?
– Жабу отдай, тогда скажу.
– Наузы сними, тогда отдам.
– Договорились, сынок, – проскрипела Шемаха и вдруг хищно улыбнулась, словно мысленно уже сварила меня в супе и съела.
О, Чернобог, помоги!
Глава 8. Огненная баня
Когда Хотен приказал натопить баню возле царского чертога, я мысленно порадовалась.
Наконец-то я увижу, как выглядит царевич без толстого слоя грязи, сажи и еще Чернобог знает какой дряни, но, оказалось, париться будет не он, а обезумевший царь.