И, войдя в переходный возраст, Гас сорвался. Он пробовал наркотики, не стесняясь, курил при матерях, пару раз его ловили пьяным, и вот только недавно, отмечая со взрослыми друзьями свой тринадцатый день рождения, влип в кражу мотоцикла. Дело удалось замять только благодаря тому, что Мел сдалась мне с потрохами, я примчался в Торонто и выкупил мотоцикл, свободу и чистую совесть у хозяев украденной собственности. Гас только сверкал в мою сторону глазами, когда я орал на этих идиоток, что они довели ситуацию до абсурда. Давно надо было вернуться в Штаты, раз не удалось наладить спокойную жизнь там. Добившись от них обещания подумать над моими словами, я уехал с тяжёлым впечатлением от состояния Гаса, обещая себе изменить ситуацию с местом жительства сына в корне, однако через месяц она изменилась сама. Вкратце: Линдси трахнулась с модным молодым художником, Мел её спалила и сказала, что больше знать её не желает.И теперь Гас здесь, в Питсбурге, а Линдси третий день воет мне в уши о своём трудном материальном положении.
— К тебе, Тед у меня дело такого рода, — наконец разродился я словами, — разберись с оплатой новой школы для Гаса, страховками, проверь договор аренды и оплати квартиру, которую Линдси выбрала. И выпиши ей счёт на первое время.
— На сколько? — пикнула Линдс с дивана, напоминая что она всё ещё здесь.
— На мало! — заорал я, срываясь. — Я влетел на кругленькую сумму, разгребая ваше дерьмо, которого не должно было случиться, живи Гас здесь, а не в ёбаной Канаде. А пока я его грёб, у меня сорвалась сделка на миллионы! Миллионы, Линдси! Так сколько я тебе должен, а?
— Но…
— Без но, Линдс! Я содержу Гаса, а ты устраиваешься на работу, и содержишь себя! Я не Мелани и не позволю тебе сидеть на моей шее годами! Ты подаёшь плохой пример сыну.
— Кто бы говорил про плохой пример… Главный жеребец Либерти Авеню… Человек без совести и ни разу не имевший в своей жизни никаких отношений. Да ты не знаешь, что это такое!
— Потому я их и не имею! Разговор окончен, Линдси. Ты свободен, Тед.
— До встречи вечером в Вавилоне? — спросил Тед, выходя из кабинета
— Да. До вечера.
====== Часть 3 ======
POV Брайан
Последнее время я ничего не мог поделать с адской головной болью. Тупая и выматывающая, она не прекращалась ни после приёма таблеток, ни после косяка, ни даже после того, как я натрахаюсь до потери сознания и пьяный вусмерть вырублюсь до следующего утра, чтобы проснуться, и лёжа в постели с закрытыми глазами, гадать: повезёт-не повезёт. Сегодня мне не повезло — боль после ночного отдыха никуда не делась, а наоборот ещё и многократно усилилась стараниями Линдси, мыслями о Гасе и потерянном контракте.
Наконец этот блядский день подошёл к концу. Если бы не упущенный клиент, весь офис, несмотря на вечер пятницы, ещё шуршал бы работой, стараясь успеть всё в срок. Но… Вот же пиздец… Такси Линдси скрылось за поворотом, а я сел за руль Корвета, своей любимой взрослой игрушки, и выехал со стоянки. Мысли в голове роились и зудели. Я почему-то не мог себя заставить сердиться на Гаса. Должен бы, ведь это он облажался, в конце концов, но не мог. Перед глазами опять появлялся его затравленный, осуждающий взгляд, которым он наградил меня перед моим отъездом из Торонто. Именно этого взгляда я ждал и боялся с того самого дня, когда подписал бумаги об отказе от своих родительских прав в пользу Мелани. Тогда это казалось правильным и решало много проблем. А вот теперь… Но ни одно доброе дело ещё никогда ни сходило тебе с рук безнаказанно, правда, Кинни? О да!
Виски сдавила такая резкая боль, что у меня потемнело в глазах. Пришлось остановиться и съехать на обочину. Слева от дороги располагался городской парк, отгороженный от проезжей части только невысокой живой изгородью. По парку то тут, то там сновали дети, по лавкам сидели счастливые гетеросексуальные парочки, приглядывающие за своими чадами, неподалёку молоденький белобрысый художник укладывал свои краски и кисти в огромную плоскую брезентовую сумку, посматривая, как рыжая семейка, состоящая из матери и сына, которую он тут, видимо, рисовал, поднимается с травы, отряхивается и, прощаясь, уходит. Понаблюдав минуту, как мальчишка собирает своё барахло, я закрыл глаза рукой, чтобы солнечный свет не проникал даже в виде ярких пятен сквозь веки. Чёрт! Как же больно! На пару минут я, кажется, отключился, а открыть глаза пришлось от резкого стука в окно. Я опустил стекло. В прохладный, благодаря кондиционеру, салон машины ворвался горячий летний воздух.
— Мистер, вы хорошо себя чувствуете?
— Что? — смысл сказанного ещё плохо до меня доходил, но визуальный образ был весьма себе ничего. Голубые глаза, пушистые ресницы, красивые пухлые губы… Блядские… Идеальные для… О чём это я, твою ж мать…
— Вам плохо? — тот самый блондинистый художник заглядывал в окно Корвета и улыбался.
— Вот теперь уже лучше, — ответил я, наконец поняв, что ему нужно, — Просто чертовски болит голова.
Я сказал это вслух? Блядь! Я Брайан Кинни. Бог гей-секса и Главный Жеребец Либерти Авеню. У меня априори никогда ничего болеть не может. Я вечно молодой и красивый! Я твердил себе эту мантру, пытаясь справиться с резью в глазах, а мальчишка внезапно открыл дверь и потащил меня за руку наружу. Сил сопротивляться не было совсем, да и чёрт с ним, он меня не знает. Можно и не выделываться. Я пикнул сигналкой и пошёл, ведомый его тёплой, крепкой рукой.
Усадив меня на скамейку рядом со своим ещё не собранным мольбертом, пацан достал из своей необъятной торбы бутылку с водой, а из кармана блистер с какими-то таблетками.
— Это обезболивающее, если хотите, — протянул он их мне, — или просто воды?
Я молча кивнул. Он выковырнул пару таблеток из упаковки и положил мне на ладонь, едва коснувшись пальцами. Я проглотил колёса не глядя (мало ли чего я глотаю в Вавилоне — хуже не будет), запив противной тёплой водой из бутылки, и откинулся на скамейке, закрыв слезящиеся от солнца и боли глаза. Чёртова мигрень! Чёртова ты лесбиянка, Кинни, с бабской болячкой!
Очнувшись, я не сразу понял, где нахожусь. Парк. Скамейка. Пацан. Ага. Сидит рядом на корточках, слегка трогая меня за пальцы левой руки.
— Сэр, уже поздно, мне надо идти, может и вам тоже? — оглядываюсь. Уже реально вечер. Солнце низко, стало прохладнее. А главное — моя проклятая голова не болит! Я тряхнул волосами — нет, правда не болит. То ли таблетки помогли, то ли свежий воздух, хер его знает.
— Я не мог уйти, пока вы спали, — мялся рядом мальчишка, — но мне правда пора. У меня последний автобус. Ещё до дома добираться.
— А такси на что? — брякнул я не подумав — вряд ли у него были лишние деньги на такси. — Пойдём к машине, у меня там бумажник. Я оплачу тебе проезд. Ты ведь мой, вроде как, спаситель.
— О нет, спасибо. Я ещё успеваю, — мелкий перекинул ремень своей здоровенной торбы через плечо и рванул в сторону автобусной остановки. Он успел в последний момент, дверь закрылась, и автобус уехал. Чёрт, чего я его сам-то не отвёз, спрашивается? Хоть какое-то спасибо. Даже имени не узнал. Хотя я сроду никогда имён не спрашивал. Зачем? Сколько безымянных трахов прошло через мои, если можно так выразиться, руки. Ничьё имя мне до сих пор так и не понадобилось. Но, с другой стороны, я ведь его и не трахал, верно?
Остался какой-то осадок. Я никак не мог понять от чего. Подняв руку, чтобы открыть машину, я увидел, что мои пальцы испачканы краской. Это, наверное, когда он тащил меня из Корвета на воздух. Я поднёс кисть ближе к лицу. Розовая. Краска розовая, как его блядские губы. Я лизнул пятнышко языком, оно оказалось сладким.
Н-да… Мне давно пора в задние комнаты Вавилона. Пятница зовёт… Надо только заехать в лофт, переодеться и принять душ.
====== Часть 4 ======
Утро субботы выдалось до охуения предсказуемым. Голова у Брайана болела невыносимо, безжалостно и как-то рывками, простреливая не протрезвевший ещё мозг насквозь, что заставляло неожиданно вздрагивать, уткнувшись носом в подушку, и прятаться от жестокой реальности под одеялом. Судя по тому, как сегодня было плохо, вчера в Вавилоне было просто заебись как хорошо!