Окно было закрыто. Во дворе, который обступали с трех сторон новые высокие дома, голос прогремел, как в колодце.
— Чушка! — крикнул Костик еще громче.
За спиной у них, как из-под земли, вырос мужчина. Наверное, дворник.
— Чего кричите?
— Мы не кричим. Просто товарища зовем.
— Тогда ступайте в квартиру или убирайтесь! — рассердился мужчина. — Еще будут тут пререкаться, «не кричим». А ну, марш отсюда!
Пришлось войти в подъезд и подняться на третий этаж. Нажатый звонок загудел, точно сирена.
Дверь открыла женщина с головой, обмотанной полотенцем, из-под которого выбивались пряди мокрых волос.
— Вам кого? — спросила она.
— Мы к Чушке… — сказал Марцин.
— К кому? — переспросила женщина, высвобождая ухо из-под полотенца.
— К Чушке! — крикнул Марцин, решив, что она глухая.
— Нет у нас таких! — так же громко прокричала женщина в ответ и хотела было захлопнуть дверь у них перед носом, когда в полумраке за ее спиной они увидели в передней Томека.
— Чушка! Мы к тебе! — обрадованно завопили они.
Женщина с полотенцем в испуге отпрянула от двери. Ребята восприняли это как приглашение войти, чем не преминули воспользоваться.
— Чушка! Надо поговорить… Выйди-ка во двор…
Тут открылась дверь из комнаты, и на пороге появился высокий, полный мужчина — увеличенная копия Томека. Наверно, его отец.
— Та-а-к, — протянул обиженно Томек, — вчера отделали меня не знаю как, а сегодня поговорить?..
— Томек! — взвизгнула женщина в чалме. — Это они тебя избили? Кто они такие?
— Это Солянка, это Пшегонь, — пальцем ткнул Томек сначала в одного, потом в другого. — Поговорить пришли…
— Простите, — вежливо спросил Марцин, — вы Чушкина мама?
— Чья? Святая мадонна! Чья?! — Женщина не находила слов от возмущения. — Чья, говорите, я мама?
— Что за цирк? Гром и молния! — вскричал мужчина и захлопнул входную дверь, отрезав тем самым путь к отступлению не на шутку перепуганным ребятам. — Это кто? Говори сейчас же! Хочешь, чтобы удар меня хватил?
— Ну я же го… говорю ведь, — заикаясь от страха, ответил Томек, — ребята из нашего класса.
— Это они тебя избили вчера?
— Они. Вот этот, Солянка, председателем Общества был.
— И свитер они порвали? — грозно спросила мама Томека.
— Ага. А Костик взносы собирал.
— Не ври, Чушка, — вмешался Костик, смекнув, что, если дальше так пойдет, им несдобровать. — Били не мы одни, нас много было.
— Какая «чушка»? При чем тут «чушка»? — повторяла раздраженно мать Томека. — Отвечай сейчас же! Святая мадонна! С ума можно сойти!
— Чушка… это я, — запинаясь, проговорил Томек, — меня в школе так прозвали…
— Видите ли, в чем дело, — поспешил объяснить Марцин, — Чушкелевич — это слишком длинно, трудно выговорить, вот мы и сократили для удобства… Чушка. И меня тоже…
— Святая мадонна! С кем ты водишься, Томашек! Мало того, что унизили, избили, еще домой явились! Над товарищем поиздеваться! Над его родителями! Верх наглости!
— Ах, длинно? Выговорить трудно? — прохрипел отец Томека, оглядывая прихожую, словно ища чего-то. Наконец выхватил из-за батареи палку для выбивания половиков и взмахнул ею. — А впутывать ребенка в какое-то дурацкое Общество — не то жертв, не то жуликов, и деньги на взносы выманивать, это вам не трудно? Гром и молния! Вон! Спущу вот с третьего этажа, посмотрим, что вы запоете!
Угроза эта сопровождалась стуком распахнувшейся двери и энергичными взмахами выбивалки.
Ребята кубарем скатились по лестнице, не заметив, как очутились на улице, и со всех ног пустились наутек, словно за ними по пятам гнался вооруженный до зубов Чушкин отец. Лишь на площади Трех Крестов перевели они дух, сообразив, что побежали не в ту сторону.
— Ну, с Чушкой мы квиты, — заявил Костик. — Это он проболтался.
— А я его и не виню, — заметил Марцин. — Видал его отца? Такой душу вытрясет из человека.
— Ты что под автобус лезешь! Спятил? — крикнул Костик, едва успев схватить и удержать Марцина на краю тротуара.
— Башка у меня кругом идет… И что я завтра директору скажу? — оправясь от испуга, в раздумье проговорил Марцин.
Перед началом уроков Марцин, как было условлено, зашел к директору в кабинет.
— Ну что? Инцидент исчерпан?
— Исчерпан. С помощью выбивалки.
— Что?!
Обычно словоохотливый, Марцин на этот раз был сдержан: коротко изложив ход событий, он подробней остановился лишь на финальной сцене: на том, как они «с честью» оставили квартиру.