Я укладываю голову на подушку и лежу с закрытыми глазами, чувствуя, как в черепной коробке перекатывается ото лба к затылку тяжелый равнодушный шар. Отнять жизнь. Целую огромную жизнь. Холод, тепло, вкус, запах, воспоминания. Имя. Боль, город, лица прохожих, почерк, голос мамы, слезы, оргазм, чтение. Выбор. Фотографии. Возможность посмотреть на свою ладонь. Отражение в зеркале. Волосы. Цвет нового платья. Тяжесть одеяла, горячий чай, рецепт пирога с клубникой…
Исполнитель желаний
Объявление, приколотое к пробковой доске на первом этаже, поначалу остается без внимания. Но когда я сдаю куртку в гардероб и возвращаюсь к расписанию, чтобы уточнить номер кабинета, оказывается, что перед «лишними вещами» уже стоит высоченная девчонка в круглых очках. Из-под ее вязаной шапочки выбиваются ярко-рыжие кудри. Мы точно виделись раньше. В «Печатной». Когда она достает телефон, чтобы записать номер, у меня вспыхивают щеки. Только теперь я действительно понимаю, что «вещи» будут, и эйфория нового приключения накрывает меня с головой.
– Подойдут любые, – говорю я, слегка задыхаясь. – Главное, не рваные, чтобы в них еще могли ходить люди.
Она оборачивается и приподнимает брови.
– Ты и есть Майя? Привет! Я Маша. – Мы обмениваемся рукопожатием. – Классная идея. Правда, я собиралась принести рваные джинсы…
– Джинсы нормально, – поспешно заверяю я и, кажется, краснею еще больше. – Их же не мышь прогрызла?
Маша хохочет так искренне, что я и правда чувствую себя шутницей.
– Обычно я сдаю все старое в переработку, – поясняет она, отсмеявшись, – но продать и помочь кому-то – это еще лучше.
– В переработку? – Меня интересует не процесс, а то, что в Красном Коммунаре такое вообще возможно, но Маша этого не угадывает.
– Не совсем, конечно. Что-то попадает в секонды, что-то – на пошив разных нужных штук вроде подстилок для приютских собак. А совсем старье – да, перерабатывается в волокно.
– Так ты их в Москву отвозишь?
– Ага. – Она снимает шапку и растрепывает пальцами примятые волосы. – Это не так уж запарно, как правило, один нетяжелый пакет.
Вдруг, почти одновременно, мы понимаем, что рядом кто-то стоит.
– Майя, можно тебя на минутку?
Маша кивает мне и убегает, а меня берут под локоть и отводят в сторонку. Секретарь из нашего деканата, я уже видела ее раньше, но имя напрочь вылетело из головы, если вообще там было. Сейчас зачитает тысячу здешних правил и попросит снять мою бумажку. На всякий случай я изображаю вежливое любопытство.
– Очень, очень хорошая идея с распродажей, – негромко говорит она, выдыхая мне в лицо запах табака. – Ты знаешь Яночку?
– Нет, – признаюсь я честно. – Но я видела ее маму с плакатом возле универмага и думаю, что это унизительно.
Она мелко кивает:
– Конечно, конечно. Это они тебя попросили?
– Это я сама придумала. Они ничего не знают. Я просто отдам им деньги, и все.
– И все?
– Да.
Занятия уже начались, в опустевшем коридоре остались только мы одни. Фотографию Кати с траурной ленточкой убрали – теперь на этом столике лежат листовки по профориентации.
– Ну хорошо, – благословляет она и выпускает мой локоть. – Беги на лекцию. Ты молодец.
Разговор оставил странный осадок – то ли обиды от того, что меня пытались уличить в мошенничестве, то ли вины за то, что я лезу в чужую жизнь этаким непрошеным «помогатором», готовым во что бы то ни стало причинить добро, а нужно ли это кому – даже не спросила. Но я не была уверена, что из распродажи вообще что-то получится, а обнадежить человека и не справиться – последнее, чего мне хотелось. Зря я, наверное, написала имя Яны. С другой стороны, иначе это и правда смахивало бы на мошенничество, к тому же все и так читают ее имя на картонке с молитвой.
Шурх, шурх – кто-то стремительно догоняет меня на лестнице и хлопает по плечу. Я подпрыгиваю и едва не роняю тети-Полину сумку, временно выданную мне взамен украденного рюкзака.
– Джон!
– Привет. – Он ерошит челку и как ни в чем не бывало чмокает меня в щеку. – Уже нашла гараж?