Вика и Стася тоже приходят в гараж по очереди, а неловкость за них чувствую я. Но сегодня я подготовилась: у меня есть два валика и достаточно краски, чтобы работать вдвоем.
– Ого! – восклицает Вика.
– Ничего себе! – говорит она же.
– Неплохо, да?
– А почему черный?
– Красиво. Пусть здесь будет тесно, кого я обманываю, но уютно, как… В хоббичьей норе. Ты же читала Толкина? Ладно, хотя бы смотрела? Помнишь, где жил Фродо? В норе. С круглой дверью. Под землей. Нет? Ну ладно.
Водоэмульсионная краска почти не пахнет и ведет себя прилично: хорошо ложится и не течет. Я чувствую себя офигенным профессионалом. Из-под моих рук выходит черный матовый космос. Пустота, которую нужно наполнить светом и смыслом.
– Как в гробу, – комментирует Вика. – Давай отдохнем, а?
Она открывает тумбочку, в которую я не догадалась заглянуть, извлекает оттуда ополовиненную бутылку портвейна «777» и смотрит на меня вопросительно.
– Ты пей, а я не буду.
Мои таблетки не совместимы с алкоголем. Я жду, когда же она спросит про Илью, но Вика помалкивает. Пока я катаю валик по ее половине стены, потому что сейчас та напоминает ткань в мелкую елочку, Вика несколько раз прикладывается к бутылке. Это выглядит так, словно она готовится к разговору и пьет для смелости.
– Майя, можно тебя на минутку?
– Конечно! – отзываюсь я со стремянки.
– Блин, а ты можешь сесть? – говорит она с напряжением, которое предвещает пьяную откровенность. Не люблю такие разговоры. Если невозможно сказать, сделать или написать что-то на трезвую голову, скорее всего, это вообще не то, что нужно говорить, делать или писать.
Пока я спускаюсь, в открытую дверь гаража врывается девчонка с пакетами в руках. При виде моего космоса она несколько опешивает:
– Ничего себе. Здесь все такое будет?
– Да! – заявляю я радостно. – Нравится?
– Симпатичненько. Наконец-то ты сняла щит, он был ужасен. Держи, тут от меня и ребят из группы.
Я принимаю из ее рук пакеты и невероятно радуюсь их тяжести. Мои вещи. Они существуют. Скоро я развешу их вдоль стен, и за ними придут люди. Я поставила себе цель собрать для Яны минимум пять тысяч. Для этого нужно продать действительно много. Кроме одежды, у меня есть бижутерия из керамики и крупные деревянные значки с винными бокалами, целая коллекция, – они очень мне нравятся, и за них можно попросить больше.
Я провожаю девчонку, которая принесла столько вещей, почти до мостика и с тяжелым сердцем возвращаюсь обратно. Сейчас мои время и эмоциональные ресурсы без остатка растворятся в ненужном диалоге с Викой, хотя я предпочла бы слушать музыку и красить стену.
В вагончике сыро и душновато – приходится оставить дверь открытой. Если Вика заговорит про Илью, я ее выгоню. Просто отправлю за ответом на этот вопрос к Стасе – заодно помирятся. Да, именно так. Приняв элементарное решение, я сажусь на краешек затянутого пленкой дивана рядом с Викой, готовая ко всему.
Нет, не ко всему.
Она ставит на пол уже пустую бутылку, быстро придвигается, закрывает глаза и целует меня в губы.
Я сижу и смотрю на нее. Последним, кто прикасался к моим губам, был Март. Вика совсем не похожа на Марта. Наверное, именно так я целовала бы себя сама, поэтому никакого внутреннего протеста во мне не возникает.
– Кто-нибудь может войти, – шепчу я, когда сквозняк холодит мне шею.
– Ну и пусть, – усмехается она, и тут я понимаю ее. Еще недавно не поняла бы, но теперь, когда мы соприкасаемся губами, грудью и бедрами, у нее нет от меня тайн – и осознание этого заставляет меня положить ладонь ей на плечо и вынудить отстраниться.
У нее в глазах – готовность на все. А мне нужно красить стену.
– Пока я здесь, Джон все равно не заходит. – Валик набирает краску, теперь нужно покатать его по ребристой поверхности пластикового лотка, чтобы убрать излишки. – Не делай того, что тебе не нравится, ладно? Если хочешь, я обо всем забуду.
– Да, – говорит Вика, вытирая губы тыльной стороной кисти. – Ничего не было. Кстати, у тебя красивая брошка.
Это мотылек из бисера, подарок подруги. Я глажу его пальцем и снова берусь за валик.