«А что же мне делать?»
«Ничего, – пожал он плечами и разломил котлету. – Уважай его выбор».
Спустя два года Мишка придет на площадку возле моего дома, когда там уже будет сидеть Март. Выходит, по-своему правы оказались оба – и мама, и папа.
Теперь, глядя на Джона, я вспоминаю папины слова. Бравада о королях и шутах – слабость. Как и страх, который Джон наводил на других, а теперь то же самое пытался проделать со мной. Ничего не вый…
Джон включает магнитофон и протягивает мне руку. Это похоже на приглашение к перемирию.
Мы подходим друг к другу, он кладет ладонь мне на талию. Я чувствую слабый запах можжевельника из-под расстегнутой куртки Джона и сильный – уличной свежести от его волос. Возможно, я в нем ошибалась. Мы покачиваемся в такт музыке посреди моего космоса и гирлянд. Рейлы, увешанные одеждой, покачиваются тоже. Сверху опускается ароматный коричный купол.
– Я сделал, что обещал, – шепчет Джон. Вместо ответа я улыбаюсь ему в плечо, потому что не помню, о каком обещании идет речь. – Я рисковал жизнью ради тебя.
Нечему тут улыбаться. Он говорит о своей чертовой магии. Бывшее капище, пролетающие мимо без остановки поезда. Желания, которые непременно сбываются. Меняют свое или чужое будущее. Бред…
Я долго взвешиваю слова, прежде чем ответить:
– Тогда все обязательно получится.
– Желание нельзя отменить, – шипит он. – Иначе я бы это сделал.
Очередная пауза дается мне с трудом. Слова рвутся с языка, но все они не о том, что сейчас действительно важно. Для начала нужно освободиться из его рук – и я делаю шаг назад, а потом еще один. Теперь запах корицы всегда будет напоминать мне об этом вечере и злобной физиономии Джона.
– Отличный способ проверить, существует ли магия.
– Как тебе мой шут, а? – взвизгивает он уже окончательно чужим, не поддающимся контролю голосом и, поняв это, оскаливается. Перекошенный рот вопреки всем законам анатомии ползет куда-то за ухо. Джон больше не кажется мне симпатичным. – Хорошо тебя обработал? Кончила? Если нет, мне придется его наказать!
Ладони мгновенно потеют, и я вытираю их о джинсы. Дверь легко открыть. Я несколько раз на нее оглядываюсь.
– Рассказывай, – велит он все с той же гримасой. – С самого начала. Как сняла номер в гостинице и потащила его туда. Как вы раздевались. Что ты почувствовала, когда увидела его…
Я хватаю с кресла сумку и дергаю дверь за ручку. Не поддается. На секунду мне кажется, что он нападет. Вот прямо сейчас, пока мои влажные пальцы соскальзывают с защелки, ударит по голове, схватит за шею и оттащит обратно. Щелчок. Я всем телом налегаю на створку и едва не вываливаюсь наружу.
– Уйдешь сейчас – можешь забыть про свою дурацкую распродажу, – скрежещет он мне в спину.
Значит, и магия твоя – полное дерьмо.
Я не знаю, как объяснить это Маше. И всем тем, кто приносил вещи и собирается прийти сюда завтра. Не понимаю, как все могло настолько испортиться с тех пор, как Маша вышла из вагончика минут двадцать тому назад.
Я пишу ей: «Все отменяется». Стираю и снова пишу: «Все отменяется». Сейчас я приеду домой, выпью настойки из тетушкиных запасов и лягу спать. А завтра просплю до обеда, выпью еще настойки и снова засну. Мой номер телефона был в объявлении. Если кто-то напишет с вопросами, принесу свои извинения. Вряд ли таких окажется много. Кому это вообще нужно…
Маша перезванивает мне, когда я стою на остановке. Только тогда я замечаю, что стою на остановке.
– Что у тебя там произошло? – спрашивает она страшным голосом.
– Джон, – выжимаю я. К счастью, большего ей и не требуется.
– В «Печатную» приехать сможешь?
– Угу.
– Давай, мы с Саввой тебя ждем. И это… Дыши, ладно?
В салоне автобуса я одна. За окном темень. Не понимаю, где мы едем, поэтому отсчитываю остановки. От колледжа до «Печатной» можно добраться пешком, если идти напрямик через дворы, теперь я это знаю. Именно так вел меня Илья в тот вечер, когда приятели его сестры меня ограбили. Это было совсем недавно, но вспоминается едва-едва. Даже Марта и свою московскую жизнь я помню лучше.
В полуподвальных окнах коворкинга теплится свет. И хотя все по-прежнему непоправимо, то, что меня здесь ждут (когда и где меня в последний раз ждали?), высвобождает мой голос. Я снова могу говорить.
– Начал спрашивать про поездку в Москву и про Илью, психанул, потребовал подробностей нашего секса и сказал, что без них гаража не будет.
Едва различимая во мраке коридора, Маша звонко хлопает себя ладонью по лбу:
– Крети-ин! Божечка, почему он такой кретин? Ладно, пойдем. Там у нас чай с чабрецом.