— Ух! — восклицает Вика.
— Ничего себе! — говорит она же.
— Неплохо, да?
Бумбокс по прежнему бормочет голосом Кинчева. Такими темпами к концу недели мы ничего не успеем.
— А почему черный?
— Как тот мужик, что постоянно за мной ходит. Не знаю только, это один или разные, — пытаюсь пошутить я, но в ее взгляде плещется пустота. — Я решила пойти от обратного. Раз нельзя увеличить эту коробку, сделаю ее как можно меньше. Пускай здесь будет тесно, кого я обманываю, но уютно, как… В хоббичьей норе. Ты же читала Толкина? Ладно, хотя бы смотрела? Помнишь, где жил Фродо? В норе. С круглой дверью. Под землей. Нет? Ну ладно.
Водоэмульсионная краска почти не пахнет и ведет себя прилично: хорошо ложится и не течет. Я чувствую себя офигенным профессионалом. Из-под моих рук выходит черный матовый космос. Пустота, которую нужно наполнить светом и смыслом.
— Как в гробу, — комментирует Вика. — Давай отдохнем, а?
Она открывает тумбочку, в которую я не догадалась заглянуть, извлекает оттуда ополовиненную бутылку портвейна «777» и смотрит на меня вопросительно.
— Ты пей, а я не буду.
Мои таблетки не совместимы с алкоголем. Я жду, когда же она спросит про Илью, но Вика помалкивает. Пока я катаю валик по ее половине стены, потому что сейчас та напоминает ткань в мелкий рубчик, Вика несколько раз прикладывается к бутылке. Это выглядит так, словно она готовится к разговору и пьет для смелости.
— Майя, можно тебя на минутку?
— Конечно! — отзываюсь я со стремянки.
— Блин, а ты можешь сесть? — говорит она с напряжением, которое предвещает пьяную откровенность. Не люблю такие разговоры. Если невозможно сказать, сделать или написать что-то на трезвую голову, скорее всего, это вообще не то, что нужно говорить, делать или писать.
Пока я спускаюсь, в открытую дверь гаража врывается девчонка с пакетами в руках. При виде моего космоса она несколько опешивает.
— Ого. Здесь все такое будет?
— Да! — заявляю я радостно. — Нравится?
— Ага, симпатичненько. Наконец-то ты сняла щит, ах-ха-ха. Он был ужасен. Держи, тут от меня и ребят из группы.
Я принимаю из ее рук пакеты и невероятно радуюсь их тяжести. Мои вещи. Они существуют. Скоро-скоро я развешу их вдоль стен и за ними придут люди. Я поставила себе цель собрать для Яны минимум пять тысяч. Для этого нужно продать действительно много. Кроме одежды у меня есть бижутерия из керамики и крупные деревянные значки с винными бокалами, целая коллекция — они очень мне нравятся, и за них можно попросить больше.
Я провожаю девчонку, которая принесла столько вещей, почти до мостика, и с тяжелым сердцем возвращаюсь обратно. Сейчас мои время и эмоциональный ресурс без остатка растворятся в ненужном диалоге с Викой, хотя я предпочла бы слушать музыку и красить стену.
В вагончике сыро и душновато — приходится оставить дверь открытой. Если Вика заговорит про Илью, я ее выгоню. Просто отправлю за ответом на этот вопрос к Стасе — заодно и помирятся. Да, именно так. Приняв элементарное решение, я сажусь на краешек затянутого пленкой дивана рядом с Викой, готовая ко всему.
Нет, не ко всему.
Она ставит на пол уже пустую бутылку, быстро придвигается, закрывает глаза и целует меня в губы.
Я сижу и смотрю на нее. Последним, кто прикасался к моим губам, был Март. Вика совсем не похожа на Марта. Наверное, именно так я целовала бы себя сама, поэтому никакого внутреннего протеста во мне не возникает. И хотя я не отвечаю на поцелуй, он отзывается во мне — начиная с кончиков пальцев на ногах и поднимаясь выше.
— Кто-нибудь может войти, — шепчу я, когда сквозняк холодит мне шею.
— Ну и пусть, — усмехается она, и тут я понимаю ее. Еще недавно не поняла бы, но теперь, когда мы соприкасаемся губами, грудью и бедрами, у нее нет от меня тайн — и осознание этого заставляет меня положить ладонь ей на плечо и заставить отстраниться.
У нее в глазах — готовность на все. А мне нужно красить стену.
— Пока я здесь, Джон не заходит. — Валик набирает краску, теперь нужно покатать его по ребристой поверхности пластикового лотка, чтобы убрать излишки. — Не делай того, что тебе не нравится, ладно? Если хочешь, я обо всем забуду.
— Да, — говорит Вика, вытирая губы тыльной стороной кисти. — Ничего не было. Кстати, у тебя красивая брошка.
Это мотылек из бисера, подарок подруги. Я глажу его пальцем и снова берусь за валик.
— Спасибо.
Пока я вожусь со стеной, Вика потихоньку сливается.
Так себе способ заставить Джона ревновать. Март тоже пытался. После «Ямы» он не мог меня видеть. Я стала живым напоминанием о его унижении. Мы решили взять тайм-аут и не встречаться некоторое время, чтобы каждый мог разобраться в себе. Я сказала, что не ждала от него защиты, потому что знаю, как он боится боли и ненавидит драки, и вообще знаю его достаточно давно и выбрала не за это. Но он обиделся еще сильнее. Правильного ответа не существовало. Поэтому мы дали себе немного времени на отдых и не виделись почти месяц — до конца января, тогда он и принял решение заняться борьбой в секции Руса. В его сторис появлялись отчеты о том, где и с кем он проводит время — это были наши общие друзья, я тоже иногда с ними встречалась, чтобы прогуляться и поговорить. Особенно с Ваней Роговым, у которого вообще-то была девушка, талантливый фотограф, к тому же очень симпатичная, глядя на нее, мне хотелось точно так же выбрить виски. Но Март решил, что между нами с Ваней нечто большее, чем дружба, и в один из дней поцеловал его на вечеринке и выложил снимки в сторис, тегнув меня и его девушку. Утром, конечно же, удалил. Никакой ревности я тогда не почувствовала. Март выглядел жалко.