Джону это просто так с рук не сойдет. Я скажу не те слова, какими легко разбрасывается Илья. А очень весомые слова. Такие, что его уничтожат. Сровняют с землей. Слова на это способны. Я знаю.
— Нечего тут сидеть.
Я открываю глаза и вижу перед собой белую полу халата и толстые ноги, обутые в тапки, с вытертым линолеумом под ними.
— Домой ступай. Все хорошо с ним будет.
Рядом еще одни. В черных колготках и рыжих ботильонах.
— Машину-то вернешь?
Я запускаю руку в карман куртки — там действительно лежат ключи от пикапа. Пальцы липкие. Я не глядя отдаю ключи и пересчитываю квадраты рисунка на полу от того места, где стоят эти две пары разных ног, до гардероба — получается ровно шесть.
— Второй корпус. Где он?..
Вере я пишу эсэмэску о том, что жду ее на улице. На разговор сил уже не хватает. Она спускается: в спортивном костюме с накинутой поверх курткой и с сальными волосами, собранными в хвост, — такая же обезличенная, как и те двое из холла шестого корпуса. Тихо здоровается. Глядит мне под ноги. Я тоже опускаю голову — бахилы не сняла — и лезу во внутренний карман за конвертом. Протягиваю его Вере и только тогда замечаю на пальцах кровь. Но Веру это не смущает. Едва ли она видит сейчас что-то, кроме моих бахил — и то замечает их лишь потому, что они ярко-синего цвета. Взяв конверт, она прижимает его к груди, и этот простой жест, в котором она вряд ли отдает себе отчет, наполняет меня тем же теплом, какое было во мне вчера, когда мы пили шампанское, собирали оставшиеся вещи и раз за разом повторяли дурацкую шутку про аптеку.
— Получилось собрать не так много.
— Это много, — шепчет она, не имея представления о сумме в конверте.
— Как Яночка?
Вера поднимает на меня взгляд — когда мы виделись в последний раз и я покупала ей хачапури, ее глаза были карими. Сейчас у них нет цвета.
— Нам только чудо поможет. Только чудо.
Руки у нее сухие и холодные. С такими, как Вера, чудес не случается. Вот разве что…
***
— Ой. А Ильи нету.
— А я и не к нему, — говорю я и подмигиваю окукленному в комбинезон человеку Мите. Вместо ответа он пускает слюну. — Я к вам. — И ставлю на тумбочку яркую коробку с сортировщиком. Такой кубик с дырками, в которые нужно вставлять фигурки разных форм. Надеюсь, мой племяш разберется с ним самостоятельно. От Стефы помощи явно не дождешься.
— Ничесе. Ну заходи.
Она тащит Митю в комнату, я раздеваюсь и заглядываю к ним. Митя в ползунках уже сидит в кроватке и грызет пластиковое кольцо — потешный, жуть. Вокруг срач, а он знай себе улыбается.
— Можешь с ним поиграть, — равнодушно позволяет Стефа. — Мне уйти надо. Присмотришь?
— Конечно. — К такому повороту я готова не была. — А ты надолго?
— На часок. Еда его — на кухне.
Хлопок входной двери — и вот мы с человеком Митей смотрим друг на друга с одинаковой настороженностью.
— Я только руки вымою, ладно? — говорю.
— Ы-ы.
— На минутку выйду и сразу вернусь.
— Ы-ы!
— Значит, буду трогать тебя грязными. С коронавирусом. Как тебе такое, Илон Маск?
Человек Митя куксится, намекая, что мои манипуляции ему по барабану. Не договорились.
— Ладно, — вздыхаю я и вытаскиваю его из кроватки. Пахнет он так себе. Очень не очень пахнет. — Тебя хоть иногда здесь моют?
Так что сначала мы приводим себя в порядок и только потом отправляемся на поиски пропитания. Банка сухой смеси — это, видимо, оно и есть. Нужно вскипятить чайник.
— Газом у вас воняет… Или кажется?
Я все-таки разжигаю эту чертову горелку на плите, которая выглядит так, словно в нее прямым попаданием ударил снаряд, и спустя пятнадцать минут добываю кипяток. Этого времени как раз хватает, чтобы слегка отмыть найденную в коляске бутылочку с соской от коричневой субстанции, которая была в ней раньше.
Час давно прошел. И еще один. Когда мы с чистым и румяным человеком Митей заканчиваем говорить о политике и переходим к новостям культуры, в прихожей щелкает замок. Но это не Стефа. Мой незадачливый герой-любовник, похоже, решил, что попал не туда, а если и туда, то нужно срочно убираться обратно.
— А вот и дядя Илья, — тяну я сладенько. — Но мы же не будем его убивать? Или все-таки будем?