— Унес! Я искала… Вон там — для электриков лежали… Нету! А я свои прятала. Я от него прятала и вообще — тут все ходят…
— Куда ты их положила? Может, так спрятала… сама теперь не найдешь…
— Да? Вы ничего не знаете!
Динка шаталась, хваталась за двери, но про деньги-то она хорошо помнила. В ту минуту, когда они вошли в дом, она как раз обнаружила пропажу, и с тех пор одна только мысль стучала в голове — не завалился ли куда заветный конверт, и как теперь ехать, сказать им всем или не говорить? Еще не поверят, она им всем чужая…
— Он из ящика прямо при мне взял! Отец, — говорит, — мне еще должен, я не нанимался его телок возить! Я так и села! А он пошел рубашки искать, я говорю — они в грязном… Дура! У меня ж там под клеенкой мои баксы… я скопила… а он всю корзину вывернул… вот. Вы мне не верите?
— Да верю, верю, деточка, — Майя стояла над кучей грязной одежды за дверью ванной, а Динка ползала у ее ног, еще раз перебирая рубашки, порошки, щетки, бутылки, салфетки, свой восточный халат.
— А у меня мама русская, в Калуге теперь живет, я думала — накоплю и поеду, а теперь — что?.. Нету их…
— И много накопила?
— Пятьсот долларов. Я в консерваторию поступила уже, когда у нас дом сожгли, а мама в чем была осталась, с тех пор и скитаемся. Вы мне на дорогу не дадите? Я вышлю…
— Дам я тебе пятьсот, только не плачь! Ну Динка… Встань, распрямись! Ты молодая, красивая, ты ж золотая рыбка! Таких девушек надо в брильянтах водить, в концерты. — Густые черные волосы переливались у Майи в руках, она повернула Динку к зеркалу. — Ты настоящая красавица, ты чудесно играешь, не уезжай пока я прошу, я тебе обещаю — его тут больше не будет, паршивца! Только не говори Андрею, ни к чему ему это знать, он и так не в себе…
— Конечно, все-таки сын, — кивнула Дина.
— Конечно, все-таки отец, — вздохнула Майя. — Сыграй нам что-нибудь, прогоним злых духов. Как будто все у нас о'кей, сидим музицируем…
— Ну что, нашлись? — спросила Галя, когда Майя уcaживaлa Динку за пианино. Обе промычали «угу». — Я знаю, он чужого никогда не возьмет! Вот мы квартиру…
— Отдыхаем на даче, — перебила Майя, зажигая свечи. Погасила свет. Дина заиграла Шопена.
— Вот мы квартиру бабкину сдали, так он все деньги до копейки принес, — вспоминала Галя и сама уже верила, что сын у нее хороший и все к нему несправедливы. Майя приложила палец к губам, но она не могла не договорить: — Давно просила — «отвези бабуле», вот он, наверно, туда и собрался — навестить…
Послышались шаги на лестнице. Андрей рылся в кладовой, что-то искал.
— Он лодку надувную взял? Динка! — Остановился на пороге, только сейчас сообразив, что музыка «живая», Дина играет, не видит его и не слышит. Тихо примостился в углу стола со спиннингом в руке.
И вот они опять в пути. И уже видна — пока только в бинокль, с вершины холма — глухая деревенька, к ней — проселочная дорога.
Крутой, незаметный спуск от шоссе в лес. Чуть не проскочили.
Лес, мостик над заросшей речкой. Безлюдье, тишина.
На последней развилке перед деревней Андрей притормозил, свернул в прибрежный лесок.
Расположились завтракать под деревом. Галю снарядили в разведку.
— Если его нет — звякни сразу, свиданья с бабой Лидой хотелось бы избежать. — Андрей отдал ей мобильный телефон, показал, какие кнопки нажимать. — Мы на озеро съездим.
Майя гуляла босиком по росистой траве. Подняла бинокль. На том берегу, над раскидистым деревом, аистенок учился летать. Вспархивал из гнезда, два взмаха крыльями — и зависал испуганно, возвращался в гнездо. Большой аист показывал высший пилотаж, и маленький все расширял круги.
Андрей пил кофе из термоса и смотрел, как Галя решительно топает по дороге. Вот скрылась за какой-то постройкой, вынырнула едва различимой фигуркой и снова пропала. Вдалеке залаяла собака, прокукарекал петух, а совсем близко, внятно, куковала кукушка — «ку-ку, ку-ку, ку-ку…» Он стал считать. После длинной утренней дороги хотелось вытянуться на траве и заснуть. А она все куковала, и вмятина на задней двери вдруг бросилась в глаза.
Майя спряталась за деревом и монотонно, одним горлом подражала птичьему — «ку-ку… ку-ку…»
Андрей прислушался, распознал хитрость, ответил тонким свистом, но по-птичьи не получилось, она догадалась сразу…
Мать Гали, женщина гордая и строгая, на вид еще не старуха, и не деревенская, полжизни отработавшая в тяжелых цехах, привыкла иметь обо всем свое непреклонное мнение и всех видеть насквозь.
…А я думала ты по путевке поехала… с подружкой загорать — В каждом слове Лидии Тимофеевны был — на всякий случай — упрек. Может, она и любила Галю по-своему, но не одобряла — никогда, ни в чем. — А она вишь гляди примчалась… С какого переполоха?