Я нервничаю. И фамилия у причины моей нервозности такая же холодная, как и его безразличный взгляд, скользящий по моей фигуре.
– Чёрт, – я закрываю глаза, считаю до десяти и обратно. И не могу отделаться от ощущения, что весь мой мир катится в Ад. Потому что губы всё ещё помнят его горячие властные поцелуи, а пальцы зудят от желания прикоснуться, зарыться в непослушные волосы на затылке. И я хочу прижаться ближе, раствориться в его обманчивой стуже, увидеть воочию тех демонов, что обещает его цепкий, пристальный, жадный взгляд.
Хочу так сильно, что мне становится откровенно всё равно, как это выглядит со стороны. К чёрту разницу в возрасте, мою попытку вырваться из-под опеки отца, самой зарабатывать на жизнь.
Меня пугают эти мысли. Меня они влекут. И в который раз, послав к чёрту всех и вся, я собираю вещи и вызываю такси. Мне нужно побыть одной, мне нужно поговорить с отцом, мне нужно…
«Ты бежишь, Вишневская. Как знакомо…»
– Чёрт, – вновь повторяю, криво ухмыляясь и роясь в карманах в поисках ключей от квартиры. Даже мысленный голос отдаёт ядовитыми нотками Градова. Пропитывает меня насквозь, сковывая по рукам и ногам. Не вытравить, не забыть, не вычеркнуть из памяти.
И это полный отстой.
Вечерний город сливается в серый туман за стеклом. Я не смотрю, куда меня везут, не разглядываю прохожих на светофоре и не ругаю водителя за излишнюю болтливость. Хотя именно она привела нас в пробку посреди пути, превращая недолгую дорогу до дома в бесконечную пытку. Вот только я вряд ли вспомню весь его поток сознания, лицо и номер его потрёпанной тачки.
Я рисую пальцем на запотевшем окне глупые рисунки. А мысли, как заколдованная карусель, вертятся вокруг случайно подслушанного разговора. Я знаю, Градов будет в клубе, он найдёт своё лекарство от ненужных, лишних желаний. И завтра он посмотрит на меня так же безразлично, как на всех своих бывших.
Почему-то от этого становится почти больно, и я машинально потираю грудь. В том самом месте, где заполошно бьётся сердце, отстукивая рваный, нервный ритм.
«Что не так, Вишневская? Ты же хотела этого? Хотела же, нет?»
Пробка растворяется через полчаса, когда я уже готова выйти и идти пешком. Пусть на другой конец города, пусть в дождь и слякоть, но так лучше, чем вариться в кислоте противоречивых эмоций. Но прежде, чем я успеваю открыть дверь, машина трогается с места. И через пять минут пустой болтовни ни о чём, такси тормозит у входа в огромный жилой комплекс. Расплачиваюсь с неунывающим водителем, честно завидуя его оптимизму, и обещаю поставить пресловутые пять звёзд в приложении.
Забывая об этом через пару секунд, пройдя мимо консьержа и поднимаясь в пустом лифте на десятый этаж.
Глава 4
Рада
Квартира встречает меня горьким запахом кофе и сигарет. Сбрасываю ботинки в прихожей, оставляю пальто на вешалке и, не глядя по сторонам, иду в сторону кухни. Точно зная, что нужный человек будет там. Как и всегда.
Как и сотни раз до этого. Привычки собственного отца я сумела изучить за эти годы лучше его личной помощницы. Она милая девочка, но влюблена в него как кошка. И мне её искренне жаль.
– Ты рано.
Ни приветствия, ни улыбки. Но любовь отца ко мне крепче, чем его табак. Я чувствую это в цепком взгляде, брошенном поверх ноутбука. И в том, что в термосе у плиты моё любимое какао, со сливками и цедрой апельсина.
Я улыбаюсь, устало и тепло. Наливаю драгоценный напиток в пузатую кружку и, обхватив её двумя руками, прислоняюсь бедром к столу. Пью, катая на языке мягкую сладость, и тихо отвечаю, на невысказанный вслух вопрос:
– Всё хорошо. Компания?
– Не сгорела и это не заслуга моих заместителей, явно, – в словах Александра Петровича Вишневского ни грамма иронии, но тонны сарказма. И я могу сдать на опыты Нестерову и парочку её подруг, чтобы поспорить – кадровые перестановки ждут детище отца со дня на день.
Своего второго ребёнка родитель оберегает не меньше, чем меня.
– Рада, ты помнишь о нашем договоре? – отец не повышает голоса, но у меня по спине скачет табун предательских мурашек, а какао уже не кажется самым вкусным на свете.