Видана
Отец не отступается. Он подал заявление в суд, чтобы маму лишили родительских прав, а ему присудили опеку надо мной. Самое ужасное, что он имеет на это право.
Я четыре дня живу у Лютаевых. Егор Борисович забрал меня в свой особняк, чтобы отец не смог выкрасть меня из интерната. От него всего можно ожидать. Ваню после избиения родители оставили дома — и меня за компанию. Решили, что без него мне не стоит ходить в школу.
В эти дни между нами ничего не было, мы даже целовались по-дружески. В наших прикосновениях не было желания. И дело не в том, что Ване сложно двигаться и дышать, дело во мне. Я не могла расслабиться, не могла думать ни о чём другом. Все наши разговоры так или иначе сводились к отцу. Ваня меня поддерживал, проявлял понимание и заботу. Мама будто чувствовала, что случилась неприятность с отцом, она стала чаще звонить, писать, постоянно интересуясь, как у меня дела.
— Вида, ты до сих пор живешь у Лютаевых? — позвонив сегодня утром и заметив обстановку спальни, негромко спрашивает она. — Тебе не пора вернуться в интернат? — чувствую ее недовольство.
— Мам, мне неудобно отказать родителям Вани. Они от всей души пригласили меня в гости. Им кажется, что в домашней обстановке мне лучше, чем в интернате. Они проявляют заботу, мам. Я не могу отмахнуться, они могут подумать, что я неблагодарная, — не в первый раз я привожу эти доводы, но с каждым разом они действуют все слабее.
— Вида, они могут из вежливости предлагать, не стоит злоупотреблять их гостеприимством, — чуть строже говорит мама со мной.
— После выходных я вернусь в интернат, — тяжело вздохнув.
— Ты почему ещё не в форме? — заметив на мне домашний костюм, интересуется она.
— Нам ко второму уроку, — бессовестно лгу, надеясь, что она не позвонит в школу. — Учитель физики заболел.…
— Вида, привет! — вмешивается Кира в наш разговор, отвлекая маму от допроса. Мы с ней стали заговорщиками. Ей не очень нравится обманывать маму, но Кира понимает, что выбора у нас нет.
— Хорошо, я поняла. Наберу после школы, — говорит мама и отключается.
Громко вздохнув, опускаюсь на кровать и закрываю ладонями лицо.
Сегодня напряженный день — суд, на который мама не может явиться. Она не знает. Нам пока удается скрывать от нее весь тот ужас, который творится в моей жизни. Отец, воспользовавшись связями, ускорил процесс. Ему не терпится добраться до денег мамы.
Даже не представляю, что бы я делала без поддержки Лютаевых. У них столько друзей, которые не остаются в стороне. Егор Борисович и его адвокаты занимаются нашим делом. В суд мне идти сегодня не придется, адвокаты будут настаивать на том, чтобы слушание перенесли.
Кира прислала мамины выписки из клиники: с анализами, лечением, а главное — с диагнозом. Егор Борисович отдал их адвокату. Это поможет выиграть нам немного времени, но, зная отца, узнав о болезни мамы, он не остановится. Наоборот, приложит все силы, чтобы получить надо мной опеку.
Две с половиной недели.….
И мне исполнится восемнадцать…
Я смогу сама решать, где и как мне жить!
Отец не может этого не понимать. Егор Борисович правильно предположил, что он спрячет меня, не даст окончить школу и будет шантажировать маму, чтобы она переписала на него бизнес.
Лютаев-старший не настолько хорошо знает моего отца, как мы с мамой, но как удивительно точно он сумел предугадать действия моего родителя. Только используя шантаж, он может получить желаемое.
Наблюдая за тем, как отъезжает от дома Егор Борисович с Ульяной, я вытирала со щек слёзы. Он замечательный отец, как бы я хотела, чтобы мой родной отец был хотя бы наполовину таким, как Лютаев.
К завтраку я не спустилась, не хотелось заражать всех своими переживаниями. Слушание назначено на одиннадцать часов, но тревога не отпускает меня со вчерашнего вечера.
— Вида, я войду? — постучавшись в дверь, спрашивает Ваня.
— Войди, — быстро утерев слёзы, громко произношу.
— Ты что, плакала? — сразу замечает Ваня. Подходит, обхватывает лицо руками и заглядывает в глаза.
— Это от волнения, — не могу сказать Ване, что много лет мечтала о таком вот отце, как у него. А у меня…
Грустно очень….
— Давай ты не будешь зря переживать, — обнимает меня Ваня. Делает это аккуратно, ведь его до сих пор беспокоят ребра. Я касаюсь его лишь кончиками пальцев, опасаясь сделать больно. — Отец все решит. А теперь идём завтракать, я без тебя не стал есть, — сообщает Ваня, но ещё долго не выпускает из объятий.