Галина Куриленко
Не их война
Верните девочкам ромашки,
Пускай гадают на заре.
Мальчишкам шашки, а не танки,
И мяч из кожи во дворе.
Мы не должны лишить их детства
Прилёты, взрывы, страх и… смерть.
Они разменная монета в игре,
Где правит грех.
Не рождены они для счастья?
И не для них весь белый свет?
И мы не можем уберечь их от напастей,
Ниспосланных не с праведных небес?
Тогда и нами овладел порок духовный
Безразличья, а проще, равнодушья бес.
Верните девочкам ромашки.
На берегу озера сидит старушка, окунув ноги в воду. Ситцевое платьюшко, белая косыночка. На лице блаженная улыбка. Она получает удовольствие.
Рядом с ней, раздевшись до белья, плещется её подружка, лет на пять моложе, и уговаривает окунуться старушку.
– Не бойся, вода тёплая, тут не глубоко, раздевайся! А то была на озере и не окунулась.
– Та… Я уже плавать не умию… – Улыбается в ответ та. (УЖЕ…)
К её уговорам присоединяются купающиеся рядом не умеющие плавать женщины.
– Да и мы не умеем! Тут не глубоко, раздевайтесь и заходите!
Подключаюсь к уговорам и я. Это, наверное, было последней каплей , бабулька снимает платье, остаётся в белоснежном бюстгальтере, бежевых трусиках с кружевцем, и несмело пытается войти в воду. Так, как я на берегу рядом одна, то помогаю ей погрузиться в воду и устроиться удобнее. На её лице блаженство. Я уплываю, а когда возвращаюсь, бабуля, всё ещё, в воде.
– Давайте помогу на берег выйти, погреетесь на солнце. А потом снова войдёте в воду. – Старушка кивнула, и я перемещаю её на солнышко. Выходит и подружка, садится рядом.
– Хорошо тут у вас.
– А вы не местные?
– Не… Мы с Донецка. Нам же пенсию там не платят, а тут жить надо , как переселенцам. Вот, дети нас с Тихоновной привезли, сняли квартиру , мы и живём у вас с весны. Дети ездят, возят нам всё, что надо.
– Простите, а сколько Вам лет?
– Мне 84-й, а Тихоновна молодуха! 19 – ей! Да, Тихоновна?
– Да, Катя… 92-й с осени идёт… – Поднимает на меня взгляд, наивный взгляд ребёнка. – ХОРОШО, ШО У ВАС ВОЙНЫ НЭМА… МОЖНО В ОЗИРИ КУПАТЬСЯ… Я помолюсь за тебе вечером. Спасибо, шо выкупала мэнэ.
Я помогла снова спуститься ей в воду и быстро ушла, чтобы она не увидела моих слёз.
…..
В районе, где я живу, часто можно встретить немолодую женщину под руку с сыном инвалидом по зрению ( слеп полностью). Очень опрятная, доброжелательная и какая-то светлая. Этот свет исходит изнутри, он невидим. Но после общения с ней вы обязательно будете вспоминать её с теплотой и улыбкой.
А ещё её опрятность всегда дополняет какой-то аксессуар, сделанный своими руками – необычная сумочка, брошь или рюкзачок. Сегодня, увидев новый шедевр, я попросила разрешения сфотографировать его. Она разрешила и, улыбнувшись, сказала.
– У этого рюкзака не простая судьба.
– Расскажите. – Попросила я.
– Я его сшила старшей дочери, ей уже 49 лет, носить в школу кеды, сменную обувь. Украсила тесьмой привезенной из Киева « Киеву – 1500 лет». Вышло красиво. Но так, как тогда рюкзаки были не в моде, она носила его не долго, и забросила.
Лежал он не востребованным до 2014 года. Когда начались обстрелы города, и мы решили с сыном бежать к дочке в Святогорск, я не знала во что мне собрать «тревожный чемоданчик» – документы, деньги и прочие необходимые мелочи. Тут он мне подвернулся и стал со мной беженцем. В чужом городе я не могла ни есть, ни спать, ни гулять, ни купаться в озере или в Донце. Даже в Лавру не могла пойти, так обида давила. Плакала тихонько, чтобы сын не слышал. Дочка, увидев, что со мной творится, поехала под обстрелами домой и привезла мне все мои материалы для творчества, чтобы отвлечь от горьких мыслей. Я достала рюкзак, отпорола тесьму и стала вышивать ленточками. Успокоилась. Стали с сыном гулять и ждать возвращения домой.
Когда вернулись, я положила рюкзак, как ненужный – старухе с рюкзаком, вроде бы, и не хорошо красоваться. А потом, надев его однажды, поняла насколько с ним удобно. К тому же он за плечами и не напоминает о войне. – закончила она рассказ, грустно улыбнувшись.
Я не буду писать выводы, лишнее. Каждый сделает их сам. Но надо всем понять, что не мы распоряжаемся своей жизнью, а политика и политики.