Когда начали опускаться сумерки, пришел Илдус с новостями для нашего бачи.
Выяснилось, что у его матери обострился аппендицит, и ей пришлось срочно делать операцию. (Не знал парнишка, если бы мы здесь не оказались, то мать его бы, скорей всего, умерла). Всё прошло нормально, и она отдыхает в госпитальной палатке. Глаза Шакура просияли, и он спросил у нас, когда её можно забрать. Илдус объяснил ему, что дня три ей надо полежать под наблюдением врачей. Он погрустнел и засобирался домой.
Я вспомнил, что у него там остались две девочки и спросил:
— Шакур, там были твои сёстры?
— Да, они старше меня. Маленькой одиннадцать лет, а второй — четырнадцать. Я один мужчина остался. Мне их охранять надо, а нечем. Оружие есть, но патронов мало. Мать хотела сегодня к дяде в семью сходить, рис взаймы попросить, но заболела. Вот, не знаю, что делать.
— Шакур, мы тебе поможем. Для начала дадим тебе консервов, кашу и тушёнку, накормишь сестёр. А завтра, может, и решим проблему с патронами. Надо только знать, что у тебя за оружие.
В его глазах блеснула надежда, и он благодарно кивнул.
Ничей достал из БТРа брезентовое ведро, кинул туда три банки тушёнки и шесть банок рисовой каши.
— На, держи — накормишь сестёр, а завтра будем решать вторую твою проблему. Беги к ним, они уже заждались.
Мальчонка, подхватив брезентовое ведро, поблагодарил нас и понёсся вниз по тропе.
На следующий день он пришёл, как только рассвело. С собой у него был Мосинский карабин. Усевшись в тень капонира, он прислонился к колесу БТР, оперся на трёхлинейку и сразу уснул.
Будить его никто не стал. Наверное, пацан всю ночь охранял дом. Если была бы собака, ему пришлось бы намного проще.
Пока он кимарил, мы сходили к хозяйственникам, выпросили у них полмешка риса. И десяток банок тушёнки. Их прапор долго возмущался, но потом сказал, что мы будем обходиться перловкой, раз решили пожертвовать рисом. Все согласились, и, забрав двадцать пять кил риса с тушёнкой, пошли к своему окопу.
Шакур уже был на ногах и пил чай, заботливо ему приготовленный Сэмом (Семеном Галицким).
— Бача, расскажи о себе и своей семье, нам очень интересна твоя проблема, — начал я.
Шакур минуту подумал, сел по-турецки, отставил кружку с недопитым чаем. И поведал нам свою историю с самого начала.
Его отец был третьим сыном в семье. Семья жила не богато, но у дедушки хватило калыма, чтобы купить невест и женить первых двух сыновей. При этом, он поставил условие братьям отца Шакура, что они будут должны построить ему дом. Чтобы он жил отдельно. Нельзя холостому мужчине жить в доме женатых братьев. Братья выполнили обещание с честью и у отца Шакура — Камиля, появился свой дом и двор, который мы уже видели. Но одному, с таким хозяйством, справиться тяжело. Отец решил найти себе женщину и начал наниматься на работу, чтобы скопить на калым. Пахал и сеял поля, пас овец, охранял торговые караваны, но денег так и не скопил. В хозяйстве только появился десяток овец, ну и с едой особых проблем не было.
Тогда он решил украсть невесту. Нет, не из родного кишлака, а из того, что выше по течению Мургаба (название реки). Кишлак был таджикский, но отношения с ними были довольно нормальные. В выходной день часто ходили к ним на базар, торговали разной мелочью. Камиль ездил с караванщиками в этот кишлак, и ему приглянулась одна таджичка. Они уже встречались с ней втайне от её родителей. Она, страсть, как не хотела замуж за сына торговца. И они сговорились о похищении, потому что Камиль ей очень нравился.
В одну из ночей он прокрался к ним в дом, и они сбежали вместе Гюльнарой, так звали мать Шакура. Камиль привел её в дом отца и попросил благословения. Отец не стал препятствовать и с помощью сыновей расплатились с муллой за свадьбу. Теперь Камиль мог жить с ней в своём доме. И все бы хорошо, если бы не родственники Гюльнары. Они поклялись отмстить проходимцу Камилю за то, что он лишил их калыма и опозорил семью. Тем временем, семья Камиля росла — родился сын, старший брат Шакура — Ахмад.
Родственнички пытались ночью пробраться в дом, и не один раз, но отец был бдителен и каждый раз давал отпор. Им был подстрелен старший сын семьи Гульнары. Примерно на год попытки наказать семью Камиля прекратились, и у них родилась дочь Зафира. Хозяйство тоже росло, теперь у них было тридцать овец и Камилю приходилось отдавать овец в отару, чтобы охранять дом. Платил ягнятами с окота. В общем, так и жили. Родилась ещё одна дочка Галлия, а потом через год и сам Шакур.
Казалось, все беды и обиды забылись. Но вот недавно, родственники матери подстерегли отца и его брата Ахмада в горах, когда те пасли овец. Их убили, а отару угнали. У них только остались — четыре овцы с ягнятами, которых оставили дома, одна коза, немного муки, сушёных фруктов и так, по мелочи. Заканчивая рассказ, он готов был расплакаться.
Я похлопал его по плечу, ободряюще сказал:
— Держись Шакур, ведь ты мужчина. Помни — ты воин и защитник, и у тебя под защитой три женщины. Самые родные и близкие тебе.
Шакур вытер набежавшие, было, слёзы и сказал:
— Да, я мужчина. Я — воин, — и гордо поднял голову.
— Шакур, помни — ты за них в ответе. И мы, как воины, хотим помочь воину. Прими от нас этот скромный подарок, — и я придвинул наполовину наполненный рисом мешок.
Он посмотрел на меня и сказал:
— А патроны дашь?
— Вот к этому карабину, пожалуй, найдутся патроны, — сказал я, указав на «Мосинку»
— У тебя сколько к ней осталось?
— Ещё три, — похвалился он.
— А стрелять-то умеешь?
Он аж побагровел.
— Я воин, — гордо произнес Шакур.
— Ну что же, давай посмотрим.
Я взял карабин, открыл затвор — патрон из патронника упал мне в руку. Я вернул его на место в магазин, добил туда ещё два патрона, которые вытащил из ленты ПКМ. И вернул затвор обратно, дослав патрон в ствол.
— Шакур, на скале, метров пятьсот вооон туда, сидит птица, — указал я пальцем. — Сможешь её подстрелить?
— Конечно, смогу. Но сначала пусть стрельнёт кто-нибудь из вас.
— Кудря, снимешь орла?
— Попробую.
Он прицелился из СВД и выстрелил. Я глядел в бинокль, пуля ударила чуть правее сидящего на скале орла. Он встрепенулся, но не улетел. Миха прицелился второй раз, но Шакур, отвёл ствол вниз и сказал:
— Теперь я.
Он поправил планку прицела, вскинул карабин, выстрелил. И гордая птица, потеряв несколько перьев, стала падать с уступа вниз.
Шакур повернулся к нам и гордо улыбнулся во весь рот.
— Учись студент, — сказал я, обернувшись к Михе. — И без всякой оптики.
— Так он здесь все направления ветра знает, а я чё?
— Ни чё… Должен просчитывать всё, прежде чем выстрелить.
— Рома, вскрой цинк патронов к ПК. Парнишка пачку заработал.
— Сделаем.
— Шакур, за этот выстрел ты получишь пачку патронов к этому карабину, но это пока всё. Мы здесь будем ещё дня три. А пока мы здесь, вас не тронут. Уверен, таджики не сунутся в кишлак.
Он грустно улыбнулся, но всё равно остался доволен.
Ушёл он от нас загруженный рисом и тушёнкой. А вечером, когда уже начало темнеть, снова вернулся, неся в руке большой казан с пловом, приготовленным из этого риса. Он похвалился нам, что сам зарезал овцу, а его сестра Зафира, специально для нас его готовила. Поскольку мы не так давно поели, пришлось звать на помощь сапёров, чтобы съесть всё, что для нас приготовила сестра Шакура. Было бы оскорблением не принять такой дар, а тем более, не доесть его до конца. Шакур остался доволен увиденным. И то, с каким аппетитом бойцы ели плов его сестры, очень радовало его детскую душу. Домой он уже летел с радостным лицом и пустым казаном.
В общении с этим парнишкой прошли оставшиеся дни. Он похвалился нам своим арсеналом — британским карабином, пистолетом — пулемётом Шпагина. И даже принёс показать гладкоствольное кремневое ружьё, обильно украшенное бисером и различными узорами. И даже дал мне из него пальнуть. Я, как дитя, был в полном восторге — мне дали выстрелить из семейной реликвии, которая передаётся из поколения в поколение, от отца к сыну. А это знак большого доверия.