…Он открыл кран и повернулся к зеркалу. Распустив волосы, красивая девушка улыбнулась своему отражению. Она ждала его. Он вот-вот должен был прийти, она уже почти слышала его шаги. Она сбросила одежду и улеглась в ванну, благоухающую травами. Она должна успеть привести себя в порядок… Она стояла в облегающем ее прекрасное тело красном платье посреди комнаты и улыбалась ему навстречу. Он вошел с букетом цветов и, ни слова не говоря, подхватил ее на руки, закрутил… И, хмелея от запаха ее тела, все повторял: «Виола, Виола…»
Господи, да что же это? Зачем такая мука, откуда эти сны? Боже мой, как болит голова, прямо по-женски, мигрень… Генри измученно смотрел на свои тонкие пальцы. Они дрожали, а он вспоминал их там, во сне. Руки Виолы… Такие же тонкие, белые, красивые, а на пальцах — тонкие кольца. И одно — обручальное. С черным бриллиантом, как было принято на Черной Планете. И вдруг дрожь прошла по всему телу. Боже, как он обнимал ее! Виолу… Какое неземное чувство это вызывало, какой отзыв… Боже… Сам не зная, зачем, он опустился на подушки и снова закрыл глаза…
— Идем на берег. Искупаемся, позагораем, — предложил он. Девушка у него на руках кивнула, и он понес ее на пляж возле дома.
Они плыли в ласковой теплой воде, улыбаясь друг другу. На ней был серебристый купальник, она сознательно красовалась перед ним. Наконец, они приплыли на риф, и он, наклонившись над ней, начал целовать ее от шеи вниз… вниз…
…Утро разбудило Генри; он открыл глаза и долго лежал так. Это уже серьезно. Он словно чувствовал эти поцелуи, задыхаясь от счастья. И этот мужчина… Тут было, пожалуй, самое непростое во всей этой истории. Генри сам боялся признаться себе, но ведь это так. Надо набраться сил и… Да. Это был Джон.
Больное воображение? С чего вдруг? Может ли быть так, чтобы ему снилась
чья-то история, кого-то совсем другого, той Виолы, которую он никогда не
знал? Может быть, она была как-то связана с ним, например, была его
сестрой… Господи, какая чушь! Это же надо — придавать такое значение
снам! Снится какая-то чепуха, а он думает об этом…
А ведь скоро он придет за ответом. И отвечать ему придется, не думая об
этих дурацких снах. А он еще даже не поговорил с родителями… Генри
энергично откинул одеяло и отправился в душ.
Мать уже встала и накрывала на стол. С тех пор, как появилась эта
тетушка Вилли и забрала его, стало чертовски скучно по утрам. Генри
улыбнулся матери, поздоровался и отправился за тарелками.
— Мама, я видел Джона.
— Что?!
— Джона. Живого. Настоящего. Он окликнул меня на улице. Он сказал, что работает в спецназе вице-премьера. Якобы тот спас ему жизнь.
— Вот как?
— Мама, он зовёт меня с собой.
Вот тут она отставила тарелки и выпрямилась.
— Мама, если бы ты видела его, ты бы поняла. Он одет, как с показа мод. Весь в золоте, на шее цепь с палец толщиной, руки в перстнях, сверкает, как прилавок ювелирного магазина. Им там здорово платят.
— Но это может стоить тебе жизни, сынок. Ты ведь у нас теперь один остался.
- Мама, мы сможем уехать отсюда, ты будешь жить в особняке на берегу
моря, как ты хотела, и у отца будет его огород. Подумай, мама! А у меня… у
меня будет друг. Я ведь думал, что потерял его. Он сказал, что научиться этому не так уж трудно.
— Сын, подумай. В конце концов, заниматься надо тем, что тебе мило, а не тем, чем занимается твой друг.
— Мама, мне хочется это делать. Я попробую, а там посмотрим.
— Ты попробуешь, а там тебя убьют. Генри, подумай.
— Я ещё подумаю. Но мне очень хочется, мама.
Генри усердно отгонял от себя мысли об этом сне. В конце концов, говорил он себе, если что-то и должно влиять на его решение минимально, так это дурацкие выдумки.
— Понимаешь, я чувствую в себе силы этим заниматься. Мне кажется, я смогу. Разреши мне попробовать, а если я пойму, что это не моё, я уйду оттуда. Обещаю.
Мать пристально посмотрела на него.
— Генри, скажи серьёзно, ты уже решил?
— Мне кажется, да, мама.
Она только вздохнула…
— И кто он такой, этот Генри?
Парень, который задал этот вопрос, шатен с крупными кудрями, полулежал на кушетке, опершись на локоть, и играл массивным золотым перстнем с огромным изумрудом. Рядом с ним в кресле расположился Джон.
— Да так, друг детства.
— Наш?
— Нет.
— Ты точно знаешь?
— Абсолютно. У него Князь старшего брата увёл. Парень ещё подумал.