Или она показывала, что королевский министр внутренних дел — дурочка, и если Иной мир хочет сохранить выгодные торговые отношения, он должен помочь в расследовании? Это ей тоже удалось — хоть официально она получила безоговорочный отказ, они всё же послали сюда Ника. Другой вопрос, велика ли от него помощь. Как, впрочем, и от меня, если уж на то пошло. Но кого они могли послать вместо Ника? Вряд ли у них есть опытные сыщики, понимающие наш язык. Кстати, а где он научился так хорошо говорить по-нашему?
— Ник, а трудно выучить чужой язык? Наш, например?
— Наверно, — он пожал плечами. — Наш посол так толком и не смог. Или не захотел. Он же свободно говорит на нескольких языках, как почти все дипломаты.
— А тебе было тяжело?
— Нет. Учили папу, а мы с мамой рядом посидели. А его учили как следует. Торговцы должны вести переговоры без переводчиков, иначе толку не будет. Так папа говорит. Вот мы всей семьёй и выучились.
— Всей? У тебя нет братьев или сестёр?
— Есть ещё старшая сестра, она осталась там, за порталом. Сюда не захотела.
Пока мы разговаривали, я собрала всю грязную посуду в угол комнаты, кувшин вина поставила в шкафчик, а столик оттащила в сторону. Ник сразу же захотел опробовать трость, и отправился с ней в душевую. Пока он там делал то, что там делают, я забралась под одеяло и прижалась к стенке.
— Меч будем класть? — деловито спросил вернувшийся Ник.
— От твоего меча остался только оплавленный обломок, — напомнила я.
— Давай твой положим.
— Чтобы и его поломали? Природа ясно дала понять, что меч, разделяющий парня и девушку, в тот же день уничтожается. Нет, своё оружие я портить не собираюсь.
— Есть ещё шпага в трости. Можно положить её. В смысле, шпагу. Лезвие сохраняет хоть какую-то видимость приличия.
— Ник, вчера полночи никакого лезвия между нами не было. Случилось что-то страшное? А если тебя так беспокоят приличия, меч ни капельки их не добавляет. Это просто суеверие. Чтобы их соблюсти, кому-то из нас придётся спать на полу. Вот только кому — раненому воину или благородной леди? Почему бы тебе просто не лечь и не заснуть? Неужели ты меня боишься?
— Представь себе, боюсь, — буркнул Ник, но всё же залез под одеяло и повернулся ко мне спиной, даже не пожелав спокойной ночи.
Я немного огорчилась, что его отец, одновременно купец и дипломат, не смог научить сына самой обычной вежливости. Хотя, может, и научил, но Ник — стражник, а почти во всех отрядах стражи вежливо разговаривают только с начальством, вот парень и разучился.
А как вообще получилось, что сын торгового представителя, дипломата, который по рангу лишь чуть-чуть уступает посланнику — простой стражник? Торговый атташе говорил, что его сын служит в охране, но тогда я на его слова не обратила внимания. В королевстве ни один сын ни одного дипломата не мог бы оказаться в страже или войске, разве что офицером. Но Ник — не офицер. Неужели Иной мир так отличается от нашего?
— Ник, ты не спишь? — спросила я, слегка толкнув его в спину.
— Спал, — недовольно ответил он. — Но ты меня разбудила. У меня был очень тяжёлый день, да ты и сама просила меня лечь и уснуть. Что такого срочного случилось, Алиса?
— Скажи, как вышло, что твой отец — торговый атташе, а ты — простой стражник?
— До утра никак нельзя было подождать?
— Ну, скажи, пожалуйста!
— Ладно, слушай, — он повернулся ко мне лицом. — Все, кто работает в нашим посольстве — это четыре семьи. Моя мама — атташе по науке. Жена посла — атташе по культуре. Секретарь посольства, та самая, которая шокировала тебя одеждой — дочь посла. Десяток охранников — дети и племянники. Мы все провели по три месяца в тренировочных лагерях спецназа. Опытным спецназовцам мы, конечно, здорово уступаем, но против гражданских и большинства обычных солдат смотримся довольно неплохо. Дипломатов, собственно, и отбирали из тех, у кого были родственники, способные охранять посольство.
— Вас обучали два года назад? Когда открыли посольство?
— Остальных — да, а меня — позже. Два года назад мне было всего шестнадцать, у нас подростков в армию не берут, так что я работал в посольстве курьером. По-вашему, посыльным. А ещё заочно заканчивал школу. А ещё командир нашей охраны занимался со мной рукопашным боем. А потом, когда мне исполнилось семнадцать, я отправился домой, в смысле, в свой мир, в спецназ, на подготовку. Папа был против, мама плакала, но поделать они ничего не могли. Знаешь, Алиса, это были три самых жутких месяца в моей жизни. А потом вернулся сюда, чтобы служить в охране. Уже почти год отслужил. Осталось немного.