Они не разочаровываются в нас, или забывают о том, что разочаровались. Если нам вдруг нечего предложить им, они теряют интерес и разворачиваются, но уже назавтра они забудут о своем разочаровании. Мы знаем об этом, потому что они поднимают на нас глаза, когда мы появляемся, и не отворачиваются.
Иногда они приближаются к нам группкой, время от времени меняясь местами, как на эстафете.
Одна набирается смелости от другой, той, что идет впереди, и тоже немножко продвигается вперед, слегка ее обгоняя. Теперь та, что осталась позади, набирается смелости от той, что впереди, и продвигается вперед, пока не займет место вожака. Вот так, набираясь смелости друг от друга, они приближаются группкой к странным созданиям впереди.
Действуя как одно целое, они напоминают мне стайку голубей, которых я иногда вижу на железнодорожной станции: они кружат и петляют в небе, принимая мгновенные коллективные решения, куда двигаться дальше.
Когда мы приближаемся, они становятся любопытными и подходят к нам. Они хотят рассмотреть нас и обнюхать. Прежде чем обнюхивать, они шумно фыркают, чтобы прочистить нос.
Они любят облизывать — ладонь, рукав, голову или плечи, или спину другой коровы. И они любят, когда их облизывают: когда ее облизывают, она стоит очень тихо, слегка опустив голову, и в ее взгляде чувствуется глубокая сосредоточенность.
Одна может позавидовать тому, что облизывают не ее: она тычется головой в вытянутую шею той, что облизывает, и продолжает бодаться, пока та не остановится.
Две из них стоят совсем рядом: теперь они одновременно двигаются с места, перемещаясь в пространстве одна относительно другой, занимают другие позиции и снова застывают, будто руководимые хореографом.
Теперь они стоят так: по голове с обоих концов и два тесных скопления ног посередине.
Постояв бок о бок с другими, одна направляется к дальнему концу поля сама по себе: сейчас в ней чувствуется индивидуальность.
Если посмотреть сбоку, то лежа — голова кверху, ноги сложены впереди — она образует вытянутый, остроугольный треугольник.
А голова похожа на равнобедренный треугольник, тупой угол там, где ее нос.
Поддавшись в уединении игривости, на пути через поле она вдруг взбрыкивает, а потом гарцует.
Две затеяли веселую игру с боданием, но мимо проезжает машина, и они останавливаются посмотреть.
Она взбрыкивает, покачивается вперед-назад, при этом прочно держась на ногах. Другую это раззадоривает, и они начинают бодаться. Закончив бодаться, одна из них опускает голову к земле, а другая стоит на месте и смотрит перед собой, как будто удивляясь, что это она только что наделала.
Игры: бодаться; громоздиться одна на другую (спереди или сзади); семенить трусцой по своим делам; семенить трусцой вместе; брыкаться и гарцевать в одиночестве; лежать грудью и головой на земле, пока остальные не заметят и не поспешат к тебе; кружить одна вокруг другой; притворяться, что вот-вот боднешь, и не бодать.
Она мычит, обернувшись к лесистым холмикам позади нее, и эхо возвращается к ней. Она мычит еще раз, тоненьким фальцетом. Такой незначительный звук от такого большого, темного зверя.
Сегодня они выстроились строго в колонну, голова к хвосту, голова к хвосту, будто прицепленные друг к другу — как вагоны поезда, первая глядит вперед, как фара на локомотиве.
Очертания черной коровы, если смотреть строго спереди: мягкий черный овал, чуть крупнее сверху и сужающийся книзу, как слеза.
Стоя хвост к хвосту, они смотрят, точно выстроившись по компасу, в три (из четырех) стороны света.
Иногда одна из них становится в позу, в которой они испражняются, приподнятый у основания хвост своей изогнутой формой напоминает рукоять насоса.
Сегодня утром они, кажется, ожидают чего-то, но на самом деле это впечатление складывается из двух составляющих: странного желтого света, какой бывает перед бурей, и напряженного выражения на их мордах — они прислушиваются к громкому стуку дятла.
Равномерно разбредшиеся по тусклой изжелта-зеленой ноябрьской траве, первая, вторая и третья, они выглядят такими неподвижными, а их ноги — такими тоненькими по сравнению с телами, что, когда они стоят к нам боком, кажется, будто их ноги — это зубья: они будто насажены на вилки, торчащие из земли.
Как она гибка и как точна: она может дотянуться одним из задних копыт в точности до определенного места в ухе, которое надо почесать.
Они кажутся не столь благородными, как лошадь или, например, олень, вспугнутый в лесу, только из-за опущенной головы. Точнее, головы и шеи. Когда она стоит на месте, голова у нее находится на одной линии со спиной, или даже чуть ниже, как будто она прячет морду из-за разочарования, смущения или стыда. Во всяком случае, что-то в ее фигуре наводит на мысль об униженности и тупой покорности. Но все эти предположения далеки от истины.