Мне так ее не хватает. Когда она еще жила дома, то часто приглядывала за нами, за моим братом и за мной. Когда я появилась на свет, в жаркий летний день, именно она осталась присматривать за братом. Их высадили на деревенской ярмарке. Она ходила с ним по каруселям и павильонам несколько часов подряд, оба вспотели, проголодались и хотели пить, ярмарку разбили в котловине, куда мы потом ходили смотреть на фейерверки. Мать с отцом были за много миль от них, по другую сторону от города, в больнице на вершине холма.
Когда мне было десять лет, мы тоже переехали, в тот же самый город, так что на протяжении нескольких лет мы все жили по соседству. Она заходила к нам и оставалась посидеть немножко, но случалось это нечасто, и я искренне не понимаю почему. Я не припомню семейных обедов с ее участием или совместных прогулок по городу. Бывая у нас в квартире, она внимательно слушала, как я упражняюсь на пианино. Она делала мне замечание, когда я брала неверную ноту, но сама тоже не всегда была права на этот счет. Она научила меня первому в моей жизни французскому слову и заставляла меня повторять его снова и снова, пока произношение не стало безупречным. Нашей матери теперь тоже нет на свете, так что я не могу спросить, почему мы не виделись с ней чаще.
Она больше не будет дарить мне «звериных» гостинцев-зверюшек. От нее вообще не будет больше гостинцев. Почему именно звери? Для чего она старалась напоминать мне о животных? Однажды она подарила мне подвесной мобиль с фарфоровыми пингвинчиками — зачем? В другой раз это была пробковая чайка, которая висела на ниточках и хлопала крыльями на сквозняке. А еще как-то раз — кухонное полотенце с барсуками. Оно до сих пор у меня сохранилось. Почему барсуки?
«Трентон делает. Мир пользуется» — за окном. Какие еще рекламные лозунги я буду разглядывать сегодня из окна? Из воды виднеются рухнувшие столбы, с них по-прежнему свисают провода — что с ними случилось, и почему их так и оставили?
Поработать в этот день всегда просят тех, у кого нет семьи. Я могла бы сказать, что отмечаю с братом, но он в Мексике.
Четыре часа, еще немного. Буду на месте как раз к ужину. Поем в гостиничном ресторане, если там таковой имеется. Это всегда самый простой вариант. Еда никогда не бывает особенно вкусной, зато люди приветливые. Им полагается, это часть их работы. Приветливые — иногда это значит, что они согласятся приглушить для меня музыку. Или скажут, что не могут, но с улыбкой.
Разделяли ли мы обе эту любовь к животным? Надо думать, она их любила, иначе не дарила бы мне таких подарков. Не припомню, как она вела себя с животными. Я пытаюсь вспоминать ее в разных настроениях: часто — озабоченной, иногда — более расслабленной, улыбающейся (за столом, после бокала вина или еще какой-нибудь выпивки), иногда — смеющейся над какой-нибудь шуткой, иногда — озорной и веселой (через много лет, с ее собственными детьми), тогда ее вдруг наполняла физическая энергия, она прыгала навстречу кому-нибудь прямо через лужайку, под лавром в огороженном саду, который они с мужем так берегли.
Она много из-за чего беспокоилась. Она воображала себе худший вариант развития событий и подолгу размышляла о нем, пока у нее в голове не складывалась целая история, уже почти не связанная с отправной точкой. Начаться все могло, например, с прогноза о дожде. Она могла сказать старшей дочери: пойдет дождь, не забудь плащ. Если промокнешь, ты можешь простудиться, и завтрашнее выступление придется пропустить. Будет очень жалко. Билл ужасно расстроится. Он так ждет твоего мнения о пьесе. Вы столько раз ее обсуждали…
Я часто думаю об этом — какая она была напряженная. Должно быть, это все шло из совсем раннего возраста, у нее было такое сложное детство. К шести годам у нее сменилось уже три отца, или два, если не считать родного. Он видел ее только совсем малышкой. Мать постоянно оставляла ее на других людей — на няню, на двоюродную сестру. Иногда только на утро или на день, но как минимум один раз ее не было несколько недель. Матери приходилось работать — это был не просто каприз.
Я нечасто с ней виделась, успевало пройти много времени, ведь она жила так далеко. Когда мы снова встречались, она обвивала меня руками и крепко обнимала, прижимаясь ко мне своей мягкой грудью, моя щека упиралась ей в плечо. Она была на голову выше и более корпулентная. Я была не только младше ее, но и по размерам меньше. Она была рядом, сколько я себя помнила. У меня всегда было такое чувство, что она всегда защитит меня или присмотрит за мной, даже когда я выросла. Я и сейчас иногда думаю, с уколом тоски, сама не сознавая, что я об этом думаю, что вот та или вот эта женщина, старше меня лет на четырнадцать, позаботится обо мне. Выпустив меня из объятий, она смотрела в сторону или поверх моей головы. Казалось, она думала о другом. Потом она опускала взгляд на меня, но я не уверена, что она меня видела. Я не знала, какие чувства я у нее вызываю.