Отмечать Новый год после их смерти казалось предательством — мы оставляли позади последний год, когда они были живы, год, который они знали, и начинали новый, который они уже никогда не увидят.
И месяцы спустя с моей головой творилась какая-то путаница. Не то чтобы я думала, что она жива. Но в то же время мне не верилось, что ее действительно больше нет с нами. Вдруг выяснилось, что все не так просто: казалось бы, вариантов всего два, либо человек жив, либо нет. Но теперь у меня было такое чувство, будто не быть живым не обязательно означает быть мертвым, будто есть какой-то третий путь.
Тот ее приезд — теперь я и не понимаю, почему тогда все казалось таким сложным. Просто идете куда-нибудь и проводите время вместе, или, еще проще, остаетесь дома и разговариваете. Разговаривать было довольно просто, потому что она любила поболтать. Точнее, «любила поболтать» звучит слишком обыденно. В том, как она разговаривала, было что-то слегка маниакальное. Как если бы она боялась чего-то и пыталась отогнать это что-то, заговорить его. После того, как она умерла, мы все говорили: раньше мы всегда мечтали, чтобы она помолчала немного или хотя бы говорила поменьше, а теперь все бы отдали, чтобы снова услышать ее голос.
Я тоже хотела поговорить, мне было, что ей ответить, но это было невозможно или, по крайней, мере очень сложно. Она не оставляла мне возможности, или мне приходилось ее перебивать.
Я бы хотела попробовать еще раз — хотела бы, чтобы она снова пришла в гости. Думаю, на этот раз я была бы спокойнее. Я была бы рада увидеть ее. Но так не работает. Если бы она и пришла, наверняка она бы задержалась, и под конец я бы не знала, куда от нее деваться, совсем как раньше. Но все равно я хотела бы попробовать.
Еще один подарок представлял собой настольную игру про исчезающие виды. Настольная игра — опять-таки, довольно оптимистично. Или она поступала как наша мать — дарила мне вещь, которой не воспользуешься без другого человека, чтобы в моей жизни появился кто-то еще. Вообще-то я часто знакомлюсь с людьми, даже в путешествиях. Большинство людей на самом деле довольно дружелюбны. Конечно, живу я по-прежнему одна, но мне так просто удобнее. Я люблю, чтобы в доме все было по моим правилам. Но оттого, что у меня появилась настольная игра, мне не захотелось привести кого-то в дом, чтобы играть с ним.
Народу в вагоне немного, хотя и больше, чем я ожидала увидеть именно сегодня. Мне, конечно, кажется, что все они направляются в уютное и гостеприимное место, где их ждут с распростертыми объятиями и с угощениями, с колбасками и эгг-ногом, что-то в этом духе. Но это может оказаться и неправдой. И, может быть, они думают обо мне то же самое — если они вообще думают обо мне.
И те из них, которые никуда сегодня не собираются, тоже могут быть довольными, хотя в это трудно поверить, потому что, если верить всей этой шумихе, рекламе и, между прочим, заверениям друзей, этот день надо проводить по-особенному, в особенном месте, с семьей или с друзьями. А если ты проводишь его по-другому, то тебя одолевает знакомое чувство, будто тебя выставили за порог, чувство, которое ты узнал ребенком, в том же возрасте, когда научился радоваться подарками в красочных обертках, и неважно, что было внутри — главное, что это всегда было не то, чего ты хотел.