Но когда начинается новая неделя, и я направляюсь обратно в колледж, готовя себя к первому занятию, я тоже прохожу мимо кафетерия, который был для меня настоящим святилищем покоя в конце прошедшей недели. Я слышу знакомый шум, голоса работников, звон, грохот и лязг, и записанные голоса из игровых автоматов. Я слышу их, но не снова и снова, как вечером за чашкой шоколада, а только мгновение, проходя мимо входной двери с портфелем в руках. Может быть, мне хотелось бы оказаться внутри, но я себе в этом не признаюсь. Вместо этого я заставляю себя отвлечься на что-то другое и выхожу с вокзала в сторону центральной улицы и городского автобуса, и шумы из кафетерия понемногу стихают у меня за спиной. Теперь святилище осталось далеко позади, и поэтому оно больше не имеет для меня значения, ведь я не вижу его и не слышу. Вообще-то, раз уж я не могу туда войти, я предпочла бы вообще не видеть его и не слышать. И теперь каждый раз, когда прохожу мимо, я снова испытываю все те же чувства, облегчение и ужас, но ужас сильнее.
С тех пор, как я получила радостную новость, прошел год, и я захотела вернуться к тому, что считала нормальным своим состоянием. В известном смысле я уже к нему вернулась, но я заметила, что неотъемлемой частью нормального состояния было давно знакомое чувство напряжения. Я больше не ощущала той свободы, которую ощущала в самом начале, сразу после радостной новости. Я опять переживала из-за нехватки времени, совсем как раньше. Я составляла графики и еще другие графики. Я записывала, сколько времени уходит на разные домашние хлопоты. Я хотела сложить все это время вместе и посчитать, какой минимум времени требуется мне на то, чтобы управиться со всей этой нудной рутинной работой.
Вначале я ощущала свободу, потому что в моей жизни произошла внезапная перемена. По сравнению с тем, что было раньше, я чувствовала себя невероятно свободной. Но потом, когда я к этой свободе привыкла, даже небольшие усилия стали даваться тяжело. Я заставляла себя, я составляла планы на день. Или все было даже еще чуточку сложнее. Иногда я весь день занималась тем, чего мне хотелось — лежала на диване с книжкой или перепечатывала старый дневник. Но потом на меня накатывала невыносимая тоска: сама свобода, которой я, казалось, наслаждалась, была случайным даром, а стало быть, и вся моя жизнь и то, как я ее проводила, была всего лишь игрой случая.
Это чувство беззащитности перед случаем было похоже на чувство, которое я испытала после небольшой сценки, приключившейся на моих глазах несколько лет назад в столовой по соседству с другим автобусным вокзалом. Я надеюсь, что вы не против, если я расскажу об этом подробнее. Мне кажется, что это имеет отношение к моему опыту с двухгодичным грантом, который я получила от Фонда.
Я собиралась встретить подругу, которая приезжала на автобусе. Я была на автобусном вокзале. Это другой автобусный вокзал, тот, что у меня в городе, а не тот, на который я приезжаю по пути в колледж. Мне сказали, что ее автобус довольно сильно запаздывает. Немного поколебавшись, я решила пройтись через парковку к столовой и перекусить, дожидаясь прибытия автобуса.
Это большая, популярная столовая, в ней много столиков и длинная стойка. Она находится там, на одном и том же месте, уже несколько десятилетий. Пришло время ужина, поэтому в столовой было людно. Я сидела за маленьким столиком, а рядом со мной за стойкой сидел старичок. Молодая официантка, новенькая, записывала его заказ. Он хотел какую-нибудь рыбу. Она скучающим голосом предложила форель под миндалем. Он согласился. Новенькая крикнула название блюда в кухонный закуток. Ее услышала другая официантка, постарше, и вмешалась.
«Мистеру Харрису нельзя орехи, — сказала она новенькой. — Мистер Харрис, вам нельзя орехи. Вам нельзя форель под миндалем, миндаль — это орех».
Старичок казался немного сбитым с толку, но вер нулся к меню и выбрал другое блюдо под равнодушным взглядом новенькой.