Мысли об экзотической зелени и, быть может, о ломтике помидора в желе неохотно отступили, когда Шелби вернулась в обеденный зал и в последний раз обвела помещение взглядом. Ресторан закрыли б три, чтобы убрать со столов клеенчатые скатерти, заменив их взятыми напрокат матерчатыми цвета слоновой кости, оттененными темно-розовыми «лебедями», которых сложила Тельма.
На каждом столе поблескивали столовые приборы, разложенные по всем правилам, а не просто завернутые в бумажную салфетку, В вазочках стояли новые шелковые цветы, бутылки с кетчупом убрали, а сахар этим вечером подадут уж лучше в пакетиках, чем в огромных контейнерах с металлическим верхом. Маленькая сложенная бумажка на каждом столе сообщала о том, какая компания зарезервировала для себя данный столик на первую смену.
Длинные узкие ленты цвета слоновой кости и темно-синие крест-накрест шли по потолку и спускались по углам. Шелби сама вымыла листья всех вьющихся растений и украсила каждый горшок бантом из гофрированной бумага.
Она осмотрелась, тихо улыбаясь, и поняла, что каждая салфетка, каждая скатерть, каждый новый шелковый цветок были победой. Ее победой. Шелби захватило теплое чувство свершения, в десять раз более сильное, чем то, которое она испытывала в комитетах по устройству разнообразных благотворительных балов. Потому что тут все было совсем иначе. Это Восточный Вапанекен. И она сделала все сама, руководствуясь действительно прекрасной причиной.
Чувство удовлетворения от хорошо сделанной работы охватило ее.
Шелби прижала руку к животу, ощущая все тревоги женщины, впервые выступающей в роли хозяйки, молящей, чтобы до конца вечера ничего не случилось.
— У тебя самодовольный вид, дорогая, — сказал, подойдя сзади, дядя Альфред, так что она вздрогнула.
Повернувшись, Шелби с изумлением увидела, что он в смокинге.
— Где?..
— Дорогая, путешествуя, нужно быть готовым ко всяким неожиданностям, разве ты не знала этого? А теперь помоги мне, пожалуйста, завязать галстук. Похоже, сам я не смогу.
Он откинул голову, и Шелби умело завершила дело, начатое дядей, потом поцеловала его в щеку, отступила на шаг и полюбовалась им еще раз.
— А ты интересный мужчина. Дамы придут от тебя в восторг.
— Но сначала будут давать мне чаевые. — Дядя Альфред подмигнул. — Мило, правда, моя дорогая? Я чувствую себя настоящим американцем. Это как коллективная помощь в строительстве, ну, ты знаешь, когда всей деревней строят за один день дом. Один за всех, и все за одного и… давай скажем, что я наслаждаюсь жизнью, и покончим с этим. Только ничего не говори Сомертону. Пусть он думает, будто я невыносимо страдаю, получая урок из-за своих расточительных привычек, и превращусь в ручного ягненка, когда он позволит мне вернуться под его кров.
— Думаешь, он повысит тебе квартальное содержание? — поинтересовалась Шелби.
— Вполне возможно, — ответил дядя Альфред и пошел открыть дверь, так как кто-то постучал. — Ах! — воскликнул он, приближаясь к двери. — Здесь Джозеф и Фрэнсис, как это мило.
— Джозеф и Фрэнсис? — Шелби увидела, как в ресторан вошли двое громадных мужчин, которых уже знала под именами Мэт и Джефф, и внесли… небольшой орган.
— Дя… то есть, Ал… что это?
— Наше развлечение за ужином, дорогая, — отозвался дядя Альфред, пока Джозеф, несший мягкую скамью, и Фрэнсис, тащивший маленький электронный орган, направлялись к небольшому пространству у противоположной стены.
— Нет! — Шелби тряхнула головой. — Ты шутишь. Шутишь, признайся.
— Напротив, моя дорогая. Кажется, Джозеф знаком с этим музыкальным аппаратом. Он взял не меньше пяти уроков, помимо того, чему научился сам, и очень гордится собой. Вчера вечером они изложили свою идею Энтони, во время нашей игры, и тот согласился. — Дядя Альфред наклонился и прошептал Шелби: — Парни пообещали скостить мне две тысячи, если я скажу Энтони, что они профессиональные музыканты.
Шелби смотрела, как орган донесли до места и установили на металлических ножках, а мягкую скамейку поставили позади. Джозеф сел, а Фрэнсис расположил пухлый нотный альбом — «Бродвейские мюзиклы для начинающих» — на маленьком пюпитре, затем отошел, сложив огромные ручищи на животе и улыбаясь во весь рот.
Джозеф открыл альбом. Нашел страницу. Нахмурился. Встал.
Фрэнсис переставил скамейку.
Джозеф снова сел, размял пальцы. Коснулся открытого альбома.
Нахмурился. Встал.
Фрэнсис переставил скамейку.
— Боже мой! — тихо простонала Шелби. — Они как два бегемота в розовых пачках, танцующие «Лебединое озеро».
— Скверная девчонка, — хмыкнул дядя Альфред, — Скверная, скверная. Я предпочитаю рассматривать их как двух… э… больших почитателей музыкального театра.
Джозеф сел, снова размял пальцы. Проверил орган, взял несколько аккордов. Нахмурился. Встал. Фрэнсис… видимо, ясно, что сделал Фрэнсис.
— Как ты думаешь, Джозеф и его помощник будут готовы к последней смене? — спросила Шелби, оценивая юмор ситуации.
— Дорогая, а тебе не все равно? — Дядя Альфред перекинул через руку белоснежное полотенце и снова пошел открывать дверь. — А, Куинн, мой мальчик. Кто тут у тебя?
Ладно, ничего. Меня попросили найти ближайший продуктовый магазин и купить несколько дюжин помидоров. Энтони так добр, что одолжил мне ключи от своего грузовичка, поэтому я не признайся ему, что никуда не ездил уже двадцать лет. А ты пока можешь занять мое место.
Шелби услышала имя Куинна и немедленно начала проверять прическу, желая убедиться, что из узла на затылке не выбился ни один волосок. Потом было оправила юбку своего мягчайшего сиреневого костюма от Армани. Однако, сообразив, что делает, она остановилась, прежде чем Куинн заглянул за перегородку и сказал:
— К вам пришли посетители, мисс Смит, но их смутила табличка «Закрыто». Я решил, что надо их выручить.
— Посетители?
Шелби с тревогой подумала, что, поскольку все знают, где она, Сомертон и Джереми приехали за ней. Или Паркер. Боже, взмолилась она, только бы не Паркер…
— Мисс Смит? — сказал подросток, которого Шелби, выйдя из-за перегородки, не узнала. Рядом с ним у входа стоял еще один мальчик, отмытый до блеска и гладко причесанный, тоже в рубашке и пристегивающемся галстуке. Обратившийся к ней паренек держал в руке букет цветов.
— Да, — растерянно ответила Шелби, потом увидела в руке у второго сложенные листы бумаги и вспомнила: — Ах да! Сегодня же пятница.
— Да, мэм, — согласился тот, кого, видимо, выбрали спикером, оттянув слишком тугой воротничок, а затем одернув слишком короткие рукава. Не оставалось сомнений, что с тех пор, как эти мальчики в последний раз надевали свои белые рубашки, прошло значительное время, но они, хоть и чувствовали себя не в своей тарелке, выглядели очень мило, и Шелби захотелось обнять их.
— Это мне? — Она указала на цветы.
— Да, мэм. Мы с Джимми, значит, ну, наши мамы сказали, что дамы любят цветы. И сочинения тоже принесли, Мы оба их написали, сами.
— Только моя сестра, Джек, набрала их на компьютере, — добавил Джимми, явно усвоив урок честности. — Она сказала, что они очень неплохие.
— Уверена, что так и есть. — Шелби взяла у них сочинения и положила букет на сгиб локтя. — Ваши родители должны очень гордиться вами. Я точно горжусь. Очень, очень горжусь вами обоими.
— Да, мэм. — Джимми склонил голову. — Как сказал вчера вечером Ричи, мы, ясное дело, усвоили этот урок. Особенно Ричи. Его отец просто разозлился до чер… э… очень сильно рассердился. Ему месяц запретили ходить в торговый центр. Я-то только траву подстригаю. Родителям, своей тетке и одному из соседей. Но это ничего, — поспешно заверил он. — Я хочу сказать, что мы поступили плохо, правда, Ричи? И получили по заслугам.
— Да уж, по заслугам мы точно получили, — от всей души согласился Ричи и улыбнулся, когда Куинн от избытка чувств взъерошил его аккуратно причесанные волосы. — Ну ладно, нам пора, да, Джимми? Нужно вернуться домой, пока нас никто не видел.