Посмотрев на продавца, Брет спросил:
— Сколько?
Торговец передвинул жвачку из одного угла рта в другой, смерил покупателя оценивающим взглядом, решил, что запрашивать лишнего не стоит, и процедил:
— Двадцать долларов.
Брет кивнул, и две помятые бумажки сменили владельца.
Когда они пошли дальше, Брет обнял Мону за талию и вполголоса сказал:
— Наверное, не стоит носить его слишком долго. Палец может позеленеть.
Мона подняла руку, полюбовалась колечком и сказала:
— Ничего, рискну.
Брет слегка привлек ее к себе.
— В один прекрасный день — надеюсь, не слишком далекий — я куплю тебе что-нибудь подороже. У Тиффани.
Мону переполняли радость и чувство благодарности. Брет любил ее и хотел жениться на ней.
Никакие будущие подарки не могли быть дороже простого серебряного колечка и счастья, которое она испытала в тот день…
2
Было почти одиннадцать, когда они добрались до дому и начали подниматься по лестнице. Чувствуя, что Брет проводит ее до дверей и уйдет, Мона быстро спросила:
— Ты не зайдешь выпить кофе? — Она не хотела, чтобы этот волшебный день кончался.
Он посмотрел в ее умоляющие глаза и согласился.
— Но только на минутку. Мне придется рано встать, чтобы наверстать сегодняшний день.
Мона засыпала в кружки растворимый кофе и залила порошок кипятком. Они сели на застеленную ярким стеганым одеялом кушетку, которая служила Моне кроватью.
Когда кружки опустели, Брет поднялся и она проводила его до дверей.
Вплоть до сегодняшнего дня он ~ видимо, намеренно — вел себя очень сдержанно, ограничиваясь пожатием руки, братским объятием и поцелуем в щеку.
Но сейчас, когда он непринужденно наклонил темноволосую голову, Мона подставила ему губы. Последовала крошечная заминка, после которой Брет дал себе волю.
Это легкое прикосновение стало горящей спичкой, поднесенной к пороховому заряду.
Мона инстинктивно раздвинула губы, уступая легкому нажиму. Брет негромко застонал, крепко обнял ее, и их поцелуй стал еще более страстным.
Мона, у которой закружилась голова, прильнула к нему. Руки Брета погладили ее стройную талию, выпуклые бедра и ягодицы, а затем поднялись выше, к упругой груди.
Когда искусные мужские пальцы начали ласкать ее сосок, Мона затрепетала от наслаждения и неистового желания, о существовании которого до сих пор не подозревала.
Когда Брет с внезапной решимостью начал расстегивать пуговицы ее платья и переднюю застежку лифчика, Мона готова была помочь ему, но у нее слишком дрожали руки.
Раздвинув полы платья, он прижался лицом к ее груди и по очереди обхватил губами соски.
Ощущение было таким сильным, что Мона чуть не потеряла сознания. Тем временем он встал на колени, спустил с нее нарядные трусики, провел губами по плоскому животу и добрался до лобка, поросшего шелковистыми темными волосами.
Острое чувственное наслаждение заставило ее негромко вскрикнуть.
Брет поднялся на ноги и хрипло сказал:
— Все хорошо, любимая. Все хорошо.
Внезапно испугавшись, что он хочет уйти и оставить ее одну, Мона обвила руками шею Брета и прижалась к нему.
Долю секунды он колебался, а затем, к великому облегчению Моны, снова поцеловал ее. Спустя мгновение он нагнулся, легко взял ее на руки, отнес на кушетку и положил на одеяло.
Сердце Моны стучало, во рту пересохло. Она во все глаза следила, как Брет снимал с себя одежду, а затем раскрыла ему свои объятия.
Первый опыт физической любви оказался чудесным. Несмотря на одолевавшее Брета желание, он оказался терпеливым, искусным и щедрым любовником.
Голова Брета лежала на ее груди. Мона гладила его волнистые волосы, полная любви, нежности и счастья. Не выдержав столь сильных чувств, она дала волю слезам.
Мону переполнял экстаз; ей и в голову не приходило, что Брет может испытывать другие чувства.
Поэтому она несказанно удивилась, когда он поднял голову и прерывисто прошептал:
— Прости. Поверь, я не думал, что так случится… — Потом он резко спросил: — Я сделал тебе больно?
— Нет, конечно нет.
— Тогда почему ты плачешь?
— От счастья. Пожалуйста, скажи, что ты тоже счастлив. Я не вынесу, если разочаровала тебя.
— Конечно, я счастлив. — Он поднес ее руку к губам, поцеловал в ладонь, а потом мрачно сказал: — Будем надеяться, что так оно и останется.
Но Мона, все еще находившаяся в состоянии эйфории, не могла понять, почему они не могут быть счастливы до конца жизни.
Он сел на край кушетки, опустил голову и погрузился в свои мысли.
Мона любовалась его великолепным мужественным торсом. Заметив, что у Брета напряглась шея, она спросила:
— Что-то не так?
— Я набитый дурак. — Брет обернулся к ней и с неожиданной силой сказал: — Ты была девушкой…
— Верно. — На ее лице мелькнула нежная и слегка насмешливая улыбка. — Но это не преступление. Да я и не собиралась вечно хранить девственность.
— Конечно, ты не предохранялась? — спросил он.
— Честно говоря, предохранялась. — Слегка улыбнувшись его недоумению, она объяснила: — Врач прописал мне курс лекарств от небольшого гормонального дисбаланса. Брет облегченно вздохнул.
— А что, это действительно важно? — тихо спросила она.
— Да, — коротко ответил он.
— Ты не любишь детей?
— Конечно, люблю. Но сейчас не время. Может быть… В конце концов, они еще не поженились. Но если они любят друг друга, это не такая уж большая беда.
Брет поднялся, вынул из-под Моны одеяло и укрыл ее. Но, вместо того чтобы лечь рядом, как надеялась Мона, он начал одеваться.
Когда он застегнул рубашку, Мона спросила:
— Тебе в самом деле нужно идти? Услышав в ее голосе искреннее огорчение, он вернулся, сел накрай кушетки и нежно провел пальцем по ее щеке.
— Боюсь, что так.
— Но почему?
— Потому что мне не следовало это делать. Время неподходящее. Если бы это было случайностью, ничего не значащей для нас обоих, тогда другое дело. Но это не так. Все произошло слишком быстро. Сейчас у меня на счету каждая минута. Потребуется собрать все силы, которые у меня есть. — Затем он добавил со вздохом: — Я могу только одно: попросить тебя запастись терпением.
Мона молча кивнула. Она сделает все, о чем попросит Брет.
— Вот и умница. — Он поцеловал ее в кончик носа, выключил свет и спустя секунду тихо закрыл за собой дверь.
Мона молча смотрела в темноту, думала о странной реакции Брета на случившееся, и остатки владевшей ею эйфории медленно уплывали прочь.
Нет, она ни о чем не жалела. Это было так чудесно…
Но Брет так не думал; он и вправду не хотел, чтобы это случилось. Теперь, на трезвую голову, Мона поняла, что он стал ее любовником поневоле. Он действительно пытался сдержаться.
Потом он сказал, что счастлив, но его слова были не слишком убедительными. Наверное, он произнес их только по ее просьбе…
Но он хотел ее. Хотя у Моны не было опыта, ошибиться она не могла: Бретом владели голод и желание. И любовь тоже. Она потрогала подаренное им кольцо и приободрилась.
Все дело в том, решительно сказала себе Мона, что сейчас у него очень много работы и нет времени на жену и семью. Он сам сказал: слишком рано. Но разве у трудоголиков когда-нибудь бывает время?
Нет, она не должна так думать. Он просил ее потерпеть. Если она выполнит его просьбу, все в конце концов наладится. Или нет?
Воскресенье было долгим, одиноким, и к половине одиннадцатого Мона потеряла надежду на приход Брета. Она почистила зубы, надела топкую хлопчатобумажную ночную рубашку, и тут раздался еле слышный стук в дверь.
Мона торопливо открыла.
— Привет, — улыбнулся он. — Я боялся, что ты уже спишь.
От радости и облегчения Мона на мгновение лишилась дара речи. А затем, не в силах выказать обуревавшие ее чувства, светски спросила:
— Выпьешь кофе?
Он отрицательно покачал головой.
— Я только хотел убедиться, что у тебя все в порядке.