Достав замороженную пиццу из холодильника, я ставлю ее разогревать, а сам режу овощи и делаю салат.
Все время, пока я готовлю, я пытаюсь придумать, как мне с ней поговорить и что именно я ей скажу, но ничего не получается. К тому времени, когда я несу две тарелки в гостиную, я не становлюсь ближе к решению наших проблем.
Увидев ее, я понимаю, что она не сдвинулась ни на сантиметр, она все еще сидит на том же месте, где и была, когда я уходил. Передав ей тарелку, я сажусь рядом, стараясь оставить достаточно места между нами, чтобы наши бедра не соприкасались. Мы оба начинаем есть, и я более чем рад, что она ест энергично и с аппетитом. Ей нужно поесть, и не только потому, что она пила, нет, она такая худая, возможно, ей не помешают и более сытные блюда.
Закончив первым, я ставлю свою тарелку на стол перед собой и откидываюсь на подушки. Ника делает то же самое со своей тарелкой, но остается сидеть в той же позе, в которой и была ранее.
Глава 24
— Что случилось? — спрашиваю я.
— Какая разница, ты все равно не сможешь это исправить. Я поддалась своим слабостям и позволила им взять верх надо мной. И вот теперь, я без дома, без денег и без друзей.
Прежде чем я успеваю что-то сказать, она закрывает лицо руками. Она разбита, уничтожена, и я чувству, что должен стать ей опорой, помочь преодолеть трудности.
Подойдя ближе, я говорю:
— Ты не бездомная, и не одинокая. Может быть, я не и смогу все исправить, но я постараюсь. Расскажи что произошло.
— В общежитии запрещено пить. Меня поймали с вином уже дважды, на этот раз после предупреждения.
Вот же. Предупреждение это плохо.
— Черт, Ника... Я не особо общаюсь с комендой. Не уверен, что смогу это исправить.
Предупреждение по любому занесли в личное дело. Если под моим давлением, они пустят ее обратно, это будет выглядеть не очень хорошо, как для них, так и для меня.
— Я же сказала, что ты не можешь помочь.
— Еще как могу. Мы найдем для тебя другое место жительства.
Я пытаюсь успокоить ее своим голосом. Студенты в общежитиях всегда веселись. Она совершила ошибку, лишь в том, что попалась.
— От бабушки и дедушки, я не буду требовать большего, они и так много сделали для меня и моей стипендии не хватит ни на что, кроме общежития, а для подработки пока не хватает времени. Если мои оценки ухудшатся, я потеряю стипендию. Наверное, мне придется выбирать между образованием и крышей над головой.
Фыркнув она добавляет:
— Проклятое вино и гнилые люди.
— Что ты имеешь в виду гнилыми людьми?
— Ничего... девочки есть девочки. Она думает, что я приставала к ее парню... обличила меня в этом перед ее подругой. Это действительно не стоит того, чтобы расстраиваться, но, помимо всего прочего, это меня тоже задело.
— Мы разберемся и с этим. Не волнуйся. А пока ты можешь остаться здесь.
Она смотрит на меня так, словно пытается понять мотивы моих поступков, прежде чем спросить:
— Ты уверен?
— Уверен, — отвечаю я, не поднимая глаз.
Я знаю, что это неправильно, но я не позволю ей жить в гостинице.
Она улыбается мне, но улыбка не достигает ее глаз, которые все еще полны печали. Она отводит взгляд и опускает голову.
— Я к такому не привыкла, — говорит она, глядя на свою тарелку.
— К чему?
Я немного озадачен ее ответом.
— Кто-то вот так заботится обо мне. Я привыкла полагаться только на себя.
— А как же твои бабушка и дедушка?
— Они стараются изо всех сил, но это тяжело для них... Я тяжела для них. Каждый раз, когда они заботятся обо мне, это сопровождается чувством вины, поэтому я предпочитаю заботиться о себе сама. По крайней мере, тогда мне никто не скажет, что если бы не я, у тебя бы этого не было.
Она поворачивается ко мне, ее глаза красные, и слезы все еще виднеются на ее щеках. Она похожа на сломленного ангела.
— Я для них - это напоминание о дочери и внучке, которых они потеряли. Когда они смотрят на меня, они не видят меня. Они видят Дашку, мою маму и отца. Мне кажется, они винят меня за то, что я жива. Моя сестра всегда была их любимицей... теперь им осталась только я.