Он обхватывает ногу двумя руками, причиняя боль. Ступня горит от того, как он выворачивает голеностоп. Затем резко отводит ее в сторону, снова пристегивая наручниками, только намного дальше на этот раз.
Чувствую себя таким беззащитным. Но, судя по взгляду Кинни, ему это нравится.
Он осматривает мое тело ровно минуту.
Затем придвигается ближе, облизывает палец и медленно вводит его внутрь.
Я весь сжимаюсь, но он настойчивее, чем можно себе представить.
— Если честно… — хрипло говорит он, прокручивая палец у меня внутри, словно не замечая своих действий. — Я не очень люблю подготовительный этап… Но если вы меня попросите…
— Убери от меня, нахуй, свои руки! — злобно проговариваю, пытаясь вытолкнуть его из себя. — Мне противно чувствовать тебя внутри, — добавляю я.
Он будто расстраивается, но палец тут же вынимает.
Я удивленно смотрю на него. Неужели он не станет…
Однако Кинни тут же злобно усмехается, будто ему в голову пришла очень интересная идея.
Он поднимается, слежу за ним с замиранием сердца и какой-то вымученной усталостью. Лучше бы он просто трахнул меня и уже оставил в покое. Так нет же…
Он берет бутылку виски со стола.
Широко распахиваю глаза.
Замечает мою реакцию и снисходительно поясняет:
— Знаете… я всегда ненавидел алкоголь.
Настороженно наблюдаю, как он усаживается между моих ног, проводит одной рукой по внутренней стороне бедра, слегка прищипывает пальцами кожу, а потом приставляет горлышко к моему отверстию.
Нет. Я не покажу ему, как мне страшно.
Кинни приподнимает бровь.
Ничего не говорю, просто закусываю губу, чтобы еще раз не послать его ко всем чертям.
Он медленно вводит бутылку внутрь. Сантиметра на два.
Задерживаю дыхание, пытаюсь перетерпеть неприятные ощущения от ледяного стекла.
Останавливается.
По-прежнему удерживая бутылку, приподнимается по мне, чуть ли не падает мне на грудь, слизывает соленые капли пота, легко кусает за сосок, а потом поднимается еще выше.
Отворачиваюсь.
— Вам нравится? — озабоченно спрашивает он.
Ничего не говорю.
Бутылка входит еще сантиметра на два. Шиплю от боли, но по-прежнему не встречаюсь с ним глазами. Чувствую пристальный взгляд на своем лице.
— Я могу это прекратить, — спокойно говорит он. — Я могу доставить море удовольствия, какое вам и не снилось… Только… попросите меня остановить это.
Приказываю себе не вестись на успокаивающий и возбуждающий тон. Вроде получается. Поворачиваю к нему голову и с натянутой улыбкой отвечаю:
— Пошел на хуй.
Он угрожающе ухмыляется и тут же резко вгоняет в меня бутылку почти до середины.
Открываю рот, но даже не могу закричать, полностью сосредотачиваясь на невыносимой, обжигающей боли.
Тяжело дышу, кусая губы, когда он слегка вытаскивает бутылку и снова вдавливает в меня.
Сопротивляться и кричать нет никаких сил. Складывается ощущение, что острая боль выкачивает из меня все живое… или все то, из-за чего хотелось бы жить.
Когда мне кажется, что я вот-вот потеряю сознание, он останавливается, вытаскивает бутылку и откидывает ее на пол.
Перевожу дыхание.
Задницу по-прежнему саднит, но уже не так сильно.
Он одной рукой обхватывает мое лицо и поворачивает к себе. С отвращением смотрю на него.
Его взгляд будто опьяненный. Уже даже не пугает. Уже бесит.
— Ублюдок, — тихо проговариваю я.
Он очерчивает пальцем мои губы. Чему-то улыбается.
— Вы сами виноваты. Вы могли всего лишь попросить меня… А из-за вашего упрямства…
— Ты что, реально не понимаешь? — злобно спрашиваю я. Он вскидывает бровь. — Никто в здравом уме не будет ни о чем тебя просить. Ты чертов псих!
На этот раз и в его взгляде проскальзывает злость, но он успешно ее скрывает, вновь мягко улыбаясь.
Отклоняется от меня, засовывает руку в задний карман джинсов и достает пакетик с презервативом. Вскрывает упаковку, не отрывая от меня взгляда, а затем приспускает джинсы, не раздеваясь полностью. Проводит пару раз рукой по своему члену и в итоге натягивает презерватив.
Я содрогаюсь, когда представляю, что он сейчас войдет в меня. И так же понимаю, что этого не избежать.
Закрываю глаза.
Резкий толчок, и я кричу.
Он наваливается на меня сверху, его губы практический везде, а руки безостановочно шарят по моему телу, прищипывая, сминая, причиняя как можно больше физической боли.
Он трахает меня так сильно, что я вот-вот отключусь, а потом наклоняется к самому уху и сбивчиво шепчет:
— Моя крыша съехала еще сильнее из-за тебя.
И это последние слова, которые я от него слышу.
***
Просыпаюсь от саднящей боли в заднице.
Судя по ощущениям, я на той же самой кровати. В комнате прохладно, будто открыли окно, но ветер меня не обдувает, потому что я под одеялом.
Обнимаю себя двумя руками, а потом в шоке распахиваю глаза. Я без наручников!
Оглядываюсь по сторонам, стараясь не делать резких движений, потому что недавняя пытка по-прежнему дает о себе знать.
В комнате никого нет, кроме меня.
Пытаюсь встать, а потом крепко стискиваю зубы. Больно невероятно.
Интересно, зачем он отвязал меня и оставил открытым окно? Хочет, чтобы я убежал? Или знает, что я не убегу, потому что едва могу ходить?
Осторожно присаживаюсь на кровати.
Постельное белье чистое, никаких следов крови, и на миг мне даже кажется, что мне это привиделось.
Только вот синяки на руках и по всему телу подтверждают, что я здесь не просто отдыхаю.
Трогаю свои волосы. Они слегка мокрые, будто я вышел из душа. Невероятно. Он меня помыл?
Осматриваюсь в поисках своей одежды, но ничего напоминающего мои разорванные тряпки не нахожу.
Прислушиваюсь к своим ощущениям. Есть не хочу, аппетита нет совсем, но от воды бы не отказался.
Все-таки осторожно поднимаюсь с кровати, двигаюсь в сторону двери и дергаю за ручку. Бесполезно.
Подхожу к окну. Третий этаж. Можно спрыгнуть при желании и приземлиться в колючие кусты, сломав себе ногу, а потом ползти в неизвестном направлении, и то не факт, что меня не пристрелят тут же, как я попытаюсь это сделать. Нужно придумать более подходящий план. Главное, чтобы Кинни снова не заковал меня в цепи.
И только я о нем думаю, как дверь открывается.
Тут же сажусь обратно на постель, прикрываясь одеялом.
Кинни заходит и изучающе осматривает меня. Видит, что я уже поднимался с кровати, но никак это не комментирует.
В его руке небольшой поднос и стопка чистой белоснежной одежды. Как в психушке. Он что, из меня тоже хочет сделать психа?
Он ставит его на столик и подходит ко мне.
Неосознанно отодвигаюсь.
— Я подумал, что вы проголодались.
Он двигается в сторону окна, и я могу рассмотреть его тело. На нем другие джинсы и майка, нет никаких признаков пистолета или ножей. Складывается впечатление, что ему не нужно, чтобы я его боялся. Потому что он уже знает, что я его боюсь.
Я молчу, глядя, как он его прикрывает, задергивает шторы, спасая меня от дневного света, а потом снова оборачивается ко мне.
— Как ваше самочувствие?
— Будто меня трахнули бутылкой, а потом изнасиловали.
В моем голосе практически нет злости. Только сплошная усталость и апатия ко всему происходящему. Мне плевать, что он собирается делать дальше. Я не хочу это знать или пытаться разгадать очередной его извращенный замысел.
Кинни понимающе кивает.
— Я принес мазь, — вспоминает он, беря тюбик с подноса. — Тринитроглицерин. Она смягчает и заживляет слизистую, — кидает на кровать рядом со мной. — Там есть инструкция к применению. Использовать каждые двенадцать часов. Всего лишь нужно нанести на палец и приставить…
— Спасибо, — резко перебиваю его. — Наверное, я смог бы разобраться.
Пожимает плечами.