Глубокий рокочущий голос разрывал завесу из дыма и паров, бушевал над столами, между бутылок и официантов, взлетал и проваливался, пока не выходил на длинную мягкую волну, на которой уносился в поднебесье. Мы сидели, как в музее восковых фигур, с широкими улыбками на лицах — знак, что магия действовала. Но молчание длилось не долго. Зал начал оживляться, принимая активное участие.
— Нет, это просто потрясающе! Какая чистота стиля в модуляциях, — заговорил Барбу, который оказался лучшим знатоком легкой музыки, чем мог показаться.
— Чистый Моцарт! — с ложным энтузиазмом заявил Мирча.
— Если у вас в Фокшань так играют Моцарта — тогда конечно… — поставил его на место Барбу.
Ромика, казалось, обращалась прямо к нам:
— У вас все в порядке? — прошелестел рядом вкрадчивый голос. Круглый человечек, глаза — два испуганные светлячка — потонули в плотном куске сала, выполняющего у него функции лица, а улыбка своим блеском заставляет вспомнить о солнце…
— Я — директор ресторана, — представился он. — Для нас — большая радость, что вы к нам пожаловали… Внезапно его лицо налилось кровью, и он заревел: «Фане, Фане!..»
Тут же появился обслуживавший нас официант:
— Да, начальник… слушаю.
— Фане, что это такое? — У господ грязные стаканы… Знаете, честь заведения…
Не успел он закончить фразу, как Фане уже схватил наши стаканы.
— Погодите, что же вы, ведь там еще было питье, — быстро вмешался Барбу.
— Ничего, мы не оставим вас в накладе. Как можно? Фане, срочно принеси гостям пару бутылок… Я угощаю!
— Какое угощение, при чем тут угощение? — в недоумении прервал его Мирча.
— Сиди смирно, Мирчулика. Все в порядке, дядюшка…
— Паску. Здравия желаю.
— Все «о-кей», дядюшка Паску, я замолвлю за тебя словечко, где следует, — с апломбом продолжал Димок. — Скажу там товарищам… Мне нравится, как ты ведешь дело.
И снова — счастливая золотая улыбка:
— Здравия желаю… Всегда к вашим услугам. Здравия желаю!
— Что это было? — удивилась Олимпия после ухода директора.
— Ничего особенного. Нам крупно повезло… Наверное, спутал нас с какими-то шишками, из их руководства, — весело ответил Димок.
За другими столами меломаны, вторя певице, замурлыкали драматическое обещание:
Но которого из вас, дружки любезные? — спрашивал я себя, измеряя своих собутыльников не лишенным нежности взглядом.
Постепенно все присутствующие забылись. Некоторые пели, тупо уставившись в декоративный камыш, три немки исполняли между столами восточный танец под мелодию «Ох милашка, зубки-жемчуг», два индивида, на первый взгляд — близнецы, братья дяди Паску, приклеивали смятые сотенные бумажки к потным лбам музыкантов…
— Что-то он перегибает палку, этот молодец, — пробормотал Барбу. — Стиль, оно конечно, только так не успеешь и стаканчик вина выпить.
В самом деле, Фане, как юла, крутился вокруг нашего стола: он еще раз сменил стаканы, положил в ведерко лед, после каждой выкуренной сигареты опустошал пепельницу… Покинутые официантом, направившим все свои физические усилия на выполнение приказа шефа, соседи бросали на нас уничтожающие взгляды… Позднее Тоадер, усмехаясь, рассказал мне о предшествовавших всему этому переговорах…
… Подойдя к прилавку, он обратился к бармену:
— Директора, пожалуйста… Я хотел, бы с ним поговорить.
— Да, нам только этого не хватает — разговоров! Здесь работают, дорогой! — ответил тот, бросив на него короткий взгляд.
— Мне хотелось бы… — продолжал Тоадер, вынимая из кармана удостоверение.
— Чего тебе хотелось? Книгу жалоб и предложений? Катись ты отсюда, товарищ, а не то… Эй, Флоря, поговори-ка ты с этим человеком! Вдруг его взгляд упал на удостоверение, которое показывал ему Тоадер. Мгновенно побледнев, он начал заикаться: «Извините… Я не знал… Извините… Я ведь так… сейчас позову дядю Паску… Извините!»