Это особенная песня. Понимаете, дело в том, что она родилась в результате бури чувств и эмоций. Был наш друг Игорь Крутой, была его история, которую мы наблюдали; непростая история, хочу вам сказать. Помню, когда я впервые вышел и исполнил эту песню, многие в зале плакали: это был мощнейший эмоциональный стресс – в хорошем смысле. Никаких ориентиров при создании этой песни у нас не было – хотя вообще в каком-то заимствовании не вижу ничего плохого, разумеется, если оно не несет характер плагиата. Но моим кумиром всю жизнь был и остается Том Джонс – человек с потрясающей харизмой и волшебным голосом. Я многому у него научился.
Один поклонник после концерта мне рассказывал, что он включил эту песню, устелил кровать лепестками белых роз и сделал предложение руки и сердца своей девушке. Знаю, что многие пары под эту песню танцуют свой первый свадебный танец; надеюсь, она приносит им удачу. А на моих концертах количество букетов белых роз, конечно, с тех пор сильно увеличилось.
Когда мы с Игорем Крутым начинали в Николаеве, у нас была куча амбиций, абсолютное отсутствие денег и дикое желание творить. Я уговаривал Игоря ехать в Москву, потому что понимал: в родном Николаеве мы будем всю жизнь играть в ресторане. Мыкались с Игорем по квартирам: сначала он поехал в Питер, потом – в Москву. Снимали комнаты, потом Игорю Валентина Толкунова и Евгений Леонов выбили комнату. Остальные две принадлежали милой старушке, я снял у нее еще одну комнату – так мы и жили втроем. Скончалась она, кстати, у меня на руках. Было невообразимо больно, она стала абсолютно родным человеком. Сначала дела шли не то что плохо, а никак. Но потом Владимир Молчанов поставил нашу песню «Мадонна» в эфир передачи, и к нам пришла слава. Наш успех – это совокупность случая и работы.
Когда наступили 1990-е, вы знаете, сначала был ужас от того, что я слышу вокруг. Хотелось спросить: «Молодец, выступил. А музыка-то где?» Но потом я увидел, что количество зрителей на моих концертах, Игоря Николаева, Льва Лещенко не уменьшается, – а значит, люди не совсем потеряли ориентир в музыке. Скажем так, у них было временное помешательство рассудка. И где сейчас те модные группы? А Лещенко вошел в историю.
Дело не в том, советская эстрада или российская, модная группа или нет. Все проще: музыка просто должна быть. Музыка, а не «кислота»; не бессмысленное битье битами по голове, а мелодия. Во времена Советского Союза было проще: был Росконцерт, который заведовал всеми выступлениями, а мы получали зарплату. В 1990-е наступила пора неразберихи: тогда только начались корпоративы – никто не знал, кто, где, когда, перед кем и за какие деньги выступает. Могли позвонить ночью, пригласить на концерт – и мы ехали, потому что хотелось работать. Но никогда не изменяли себя, не меняли стиль звучания. Даже имидж остался прежним! Считаю, что каким пришел на эстраду, таким и должен уйти. А все эти пиар-игры, подогревание интереса, скандалы, смены стиля – это все от лукавого.
Российская эстрада – это взбесившаяся кардиограмма инфарктника. То взлеты, то падения. В начале 1990-х, когда только приподнялся занавес, потоком хлынули зарубежная музыка и зарубежные фильмы далеко не лучшего качества – вместе с тем как грибы после дождя появлялись новые группы. Сейчас тоже появляются – но есть продюсеры, которые заключают договоры, стремятся как-то расширить границы. А тогда писались наскоро хиты одного дня, и ехали «чесать» по городам и весям. Лично мне сейчас спокойнее выступать: я знаю, что приеду на гастроли и смогу отстроить звук, провести саундчек; что в зале будет тепло; что люди, купившие билеты, придут на концерт и их, простите, не кинут. В этом плане стало гораздо цивилизованней. А что касается самой музыки, то я огорчен. Очень мало появляется настоящих музыкантов – в основном все те же мальчиковые или девичьи группы, которые просто поменяли звучание, но так и не приобрели нужных знаний. Но я стараюсь помогать тем талантливым людям, кого встречаю.