Наконец, растолкав сотоварищей, на крыльцо вышла она — провокаторша и предательница. Регина, если одним словом. И замерла, глядя на собственное лицо в центре огромной растяжки — недовольное, перекошенное, которое было отличной иллюстрацией тому, что написано вокруг:
МЕНЯ БЕСИТ МИШЕЛЬ, ПОТОМУ ЧТО Я НЕ МИШЕЛЬ!
Я ЗАВИДУЮ МИШЕЛЮ, ПОТОМУ ЧТО Я НЕ МИШЕЛЬ!
МОЙ ХЭЛЛОУИН БУДЕТ ХУЖЕ, ЧЕМ У МИШЕЛЯ, ПОТОМУ ЧТО Я НЕ МИШЕЛЬ!
ТАК ЧТО НЕ ТЕРЯЙ ВРЕМЯ! ИДИ СРАЗУ В ВОСТОЧНУЮ СТАРШУЮ НА ЛУЧШИЙ ХЭЛЛОУИН ГОРОДА!
Все вместе на плакате читалось как стих, как песня, как аффирмация, как мантра! И главное, все абсолютная правда! И Регина на крыльце, сцепив руки, сузив глаза, перекосив лицо, точь-в-точь как на баннере, сама подтверждала все написанное! Потому что ее бесит Мишель, потому что она завидует Мишелю, и потому что ее Хэллоуин будет сосать по сравнению с моим. Все это сейчас передавала ее кривящаяся моська и вживую, и на растяжке, и на множестве раскиданных по двору флаеров-приглашений, которые ученики ее школы с интересом поднимали, читали и рассовывали по карманам, чтобы предъявить вечерком на входе.
— А что у вас будет-то, Мишель? — крикнули те, кто знали меня (а их было довольно много).
— Того, чего здесь не будет! — пообещал я.
Предательницу, на чьем празднике официально можно ставить крест, перекосило еще больше. Я подмигнул ей. Сладость или гадость, дорогуша… Ты сама сделала выбор! И я очень удивлюсь, если на твоем Хэллоуине хоть кто-то сегодня останется!..
За что я так с ней? Она знает за что. И пусть в следующий раз хорошенько подумает, прежде чем лезть в чужие отношения.
Реджи, не сводя с меня недобро прищуренного взгляда, выразительно провела ребром ладони по шее.
— Ну все, считай, я теперь бездомный, — вздохнул Тим, мой лучший друг и по совместительству ее брат.
— Не боись! — хлопнул я его по плечу. — Я дам тебе кров и ночлег. Считай, ты теперь мой брат!
— Считал бы по-другому, я бы так не рисковал…
— Ну все, погнали дальше, — повернулся я к остальным, — нас ждет следующая цель!
В этом городе много девушек, которые мне подгадили!
Запрыгнув в машину, мы всей бандой поехали дальше. Теперь уже на парковку любимой школы, где как раз закончилась большая перемена, и все разошлись, что тоже очень удобно, потому что здесь мы шуметь не собирались.
Итак, пункт номер два. Блондинка.
Эх, не люблю блондинок, и прежде всего из-за нее!
Я: «Я тут подумал…»
Я: «может, помиримся?..»
Я: «зароем, так сказать, топор войны…»
Чтобы не печатать дважды, я просто перекопировал сообщения из одного чата в другой.
Я: «я прощаю все твои грехи, ты становишься со мной милой, доброй и заботливой… (неплохо для разнообразия, да?)»
Я: «можешь даже тортик подарить!»
Я: «в общем, сладость или гадость…»
Я: «Тебе решать.»
И пара зловещих чертиков-смайликов в конце, чтобы не расслаблялась.
Снова чат среагировал очень быстро.
барби: «Если я и подарю тебе тортик, то только надев тебе на голову!»
Ладно, твое право, но а я тебе тортик все-таки подарю…
— Начинаем, пацаны, — дал я отмашку на очередной акт вандализма.
Видели когда-нибудь такие барби-наборы, где в одной коробке лежат и столики для барби, и стульчики для барби, и посудка для барби, и собачка для барби, и кошечка для барби, и машинка для барби, и даже барби-парень? И все из одного набора, подходящее друг другу по стилю! Так вот, у этой живой барби тоже была барби-машинка, судя по виду, из одного из таких наборов. Именно около этой машинки мы сейчас и зависли.
— И с чего начинать? — недоуменно выдал Жека, потряхивая баллончиком со взбитыми сливками.
— Да ты уж с чего-нибудь начни, — подсказал я, — а там приложится…
И, подавая пример, щедро брызнул первыми сладкими белыми каплями на капот.
— Всегда хотел оставить что-нибудь у Марианки на бампере… — признался Тоха и увлеченно вывел здоровое сердечко взбитыми сливками на багажнике.