В коробке, разделенной на металлические ячейки, виднелись круглые стеклянные ампулы с узкими, как иголка, горлышками. В ампулах покачивалась какая-то жидкость.
Сердце у Юрки часто забилось.
— Так, — сказал он, — полюбуйтесь… Откуда они тут?
Васек тем временем взобрался на валун и, опираясь одной рукой на широкое плечо Валерия, неудобно вытянулся, заглядывая в коробку.
— И написано не по-нашему, — сказал он.
«Ну и глазастый!» — Юрка только сейчас заметил на ампулах белые надписи на иностранном языке.
— Дай прочту. — Валерий взял у Юрки коробку, осторожно достал одну ампулу, поболтал зачем-то и стал разглядывать на свет.
— Тише, — попросил Юрка, — разобьешь.
— Что там, а? Что там, а? — как автомат, завелся Васек.
— Заткнись, юла! — сказал Юрка.
— Может, яд? Шпионы подбросили… Или чума в них?.. Или…
— Сам ты хуже чумы, — сказал Юрка.
— Пограничники! Покажем им! — закричал Васек.
К мысу, глубоко вдающемуся в море, из лощинки вышли два пограничника. Здесь кончался материк и проходила государственная граница. Солдаты были на лыжах, в белых маскировочных халатах, с пистолетами-автоматами на груди.
Валерий аккуратно вложил ампулу в гнездо, закрыл крышку и стал заталкивать коробку в карман канадки.
У Юрки задрожали губы, он часто задышал, засопел, глядя на брата.
— Тише, — сказал Валерий. — Не собираюсь присваивать твою находку, ясно? Покажу на заставе и верну тебе.
— Ищи-свищи ее тогда! Надо по-честному. Я нашел — я и делаю с ней что хочу.
Валерий затолкнул коробку, и она заметно оттягивала карман.
— Нашел ее ты, верно, — сказал Валерий, — но ты не можешь распоряжаться ею как хочешь. А что, если она представляет величайшую государственную важность? Поможет раскрыть какую-то тайну? Ты об этом подумал? Потеряешь ее, сломаешь… Что тогда?
— Не потеряю, — сказал Юрка, — надо по-честному.
— Ты опять за свое…
Юрка подошел к брату. Валерий был выше его на голову, со спины мог сойти за настоящего мужчину и говорил не задиристым детским дискантом: в его голос то и дело врывался бас. А с какой стороны ни гляди на Юрку — все видно, что мальчишка.
— Значит, не отдашь? — Юрка горячо задышал брату в подбородок, взялся за куртку.
— Не советую, — все так же спокойно сказал Валерий, медленно отрывая его цепкие пальцы от канадки. — Потом жалеть будешь, Юра.
Он не хотел связываться с Юркой, звероватым и вздорным мальчишкой. В припадке ярости тот мог броситься и на взрослого и не замечал ни ударов, ни синяков.
— Ну перестаньте же! — взмолился Васек. — Хватит вам!
— Отдашь? — холодно спросил Юрка; его серые прищуренные глаза по-рысьи, искоса, глядели на брата, а руки все туже стягивали канадку и придвигали Валерия.
— Юра, два шага назад. Говорю как брату.
Короткий удар — и Юркин кулак, как резиновый, отскочил от подбородка Валерия, и тут же, не успев опомниться, Юрка спиной полетел на ледяные камни, раскидывая ноги. Вскочил и, приняв стойку боксера на ринге, пошел на брата.
— Коробку поломаете! — завопил Васек. — Я бате скажу…
— Юра, — снова сказал Валерий и заметно побледнел, — уйди.
— Отдай коробку!
Братья принялись бешено колотить друг друга кулаками, пуская в ход колени и ноги. Кончилось все тем, что Юрка, без шапки, ткнулся головой в снег и остался так лежать, а Валерий отряхнулся и с сожалением посмотрел на него: «Говорил ведь — не лезь!» — махнул рукой и пошел к поселку.
Юрка встал, вытер с губы кровь, натянул на голову белую от снега ушанку и сел на гладкий валун.
Васек подобрал с земли пуговицу, спрятал в карман и оглянулся на Валерия. Потом посмотрел на Юрку. Хмурый, молчаливый, в своей черной стеганке, он, как ворон, сидел на камне и глядел в море.
Васек опять посмотрел на Валерия, карабкавшегося в ста шагах на взгорок, перевел взгляд на Юрку, тяжело, как взрослый, вздохнул. Потом махнул рукой и бросился за старшим братом.
Минут через двадцать Юрку кто-то тронул за шапку. Он словно очнулся. Перед ним стояла Рая в бордовом зимнем пальто и пыжиковой шапочке.
— Морем любуешься?
Юрка встал и пошел к поселку:
— Чего домой не пришла, финтифлюшка? Мамка всю ночь не спала…
— Ольгу подменяла… Грипп…
Глава 2. Папуас из Якорной губы
Назад Юрка шел молча. Как Рая ни допытывалась, что случилось, Юрка молчал. Лишь проходя мимо погранзаставы — а она находилась за поселком, — он сжал кулаки и всхлипнул:
— Ух и дам я ему! Ух…
Они миновали закопченные корпуса СРМ — судоремонтных мастерских — с десятком рыбацких сейнеров у причальной стенки, оставили позади сетевязку — огромный, похожий на амбар сетевязальный цех, и вышли к порту — так громко именовался длинный деревянный причал в глубине Якорной губы с домиком морской службы.
Был час отлива. Зеленые, обросшие слизью сваи причала обнажились, и в дорку пришлось спускаться по трапу. Берега Мурмана омывает теплое течение, и ни море, ни Якорная губа, ни река Трещанка до порога-падуна не замерзали круглый год, и поселок Якорный, состоящий из трех маленьких поселков — Большой и Малой стороны и Шнякова, где разместились порт и фактория, — связывала дорка.
Дорка ходила каждый час. Когда Рая с Юркой подошли к причалу, кассирша Надя снимала с деревянной тумбы пеньковый конец.
Затарахтел мотор. Надя, бряцая мелочью в сумке, стала обходить пассажиров, отрывая от рулончика серенькие билетики.
Волна в губе была небольшая, и дорку почти не подкидывало. Изредка попадались тонкие ноздреватые льдинки. Они слабо ударялись и терлись о борт; над водой струился прозрачный парок, обычный в эту пору на Мурмане.
Дорка вошла в реку Трещанку, возле устья которой и раскинулся центр поселка Якорного с райкомом, Домом культуры и типографией, баней и почтой, магазинами и средней школой.
Дорка мягко ткнулась в деревянную площадку, и люди по деревянному трапику, врезанному в квадратный люк причала, стали подниматься вверх, ощущая затхло-гнилостный запах обнаженных отливом свай.
— Ты куда? — спросила Рая, видя, что Юрка, сойдя с причала, зашагал в сторону, противоположную дому.
— Прогуляюсь, — бросил Юрка, не оборачиваясь.
Хотелось остыть, успокоиться.
У крайнего дома с крутого берега катились на лыжах мальчишки-саами. На них были рыжие оленьи малицы с пыжиковыми капюшонами вместо шапок, на ногах — меховые тобоки. Мальчишки страшно шумели, кричали о чем-то по-саамски, и Юрка ничего не мог разобрать. Но догадаться было не трудно — о чем. Внизу стояли две лыжные палки, и нужно было на полной скорости пронестись в эти узкие ворота, не сбив палок.
Спуск был тем опасней, что метрах в трех от ворот начиналась река, и, хотя во время отлива вода отступила далеко от берега, обнажив грязное дно с бородами ржавых водорослей на камнях, ни у кого не было охоты плюхнуться с разгона в эту вонючую грязь.
Лыжники круто заворачивали у берега или просто падали боком в снег.
Никто пока что не проскочил благополучно в ворота. А Юрка был уверен — проскочит.
Он вразвалку подошел к однокласснику Грише Антонову.
Юрка не раз бывал у Гришки дома и впервые попробовал у него струганину — мороженое оленье мясо. Гришка, как и большинство саами, был мал ростом, смугл, ходил чуть враскачку даже по ровной дороге, точно под ногами были тундровые кочки.
— Дай-ка мне, — сказал Юрка.
На него глянули черные, узко прорезанные глаза.
— Погоди. Съеду разок и дам.
— Дай сейчас.
Юрка был самый сильный в классе и привык, чтоб ему повиновались.
— Ну?
Гришка уже, кажется, готов был скинуть лыжи, но… Ребята и ахнуть не успели, как граненый Юркин кулак стремительно стукнул Гришку в подбородок. Гришка рухнул в снег, а Юрка повернулся к нему спиной и с ленивым развальцем пошел к улице.