- О том, что еще четыре дня назад я был уверен, что больше тебя не увижу, а сейчас ты в моих объятиях и я точно знаю, что мы выйдем из этого зала только связав себя всеми возможными способами. Время - странная штука. Переменчивая, ненадежная и опасная.
Я отстранился от него. Он не стал меня удерживать; отступив на несколько шагов в сторону, он материализовал из воздуха знакомую мне старую книжечку с пепельно-серыми страницами и кинжал.
- Я когда-нибудь встречал кого-нибудь из твоей семьи? - спросил я, наблюдая за тем, как он листает маленькую книжечку.
- Нет, - почти мгновенно ответил он. - Мой отец был… не очень рад тому, что я сделал себя однолюбом, а моя мать видела тебя только в моих воспоминаниях. До девятнадцатого века я тщательно уберегал тебя от всего демонического. А почему ты спрашиваешь?
Я перехватил его взгляд и неуверенно пожал плечами.
- Просто поинтересовался. Мне тяжело управлять своей памятью, воспоминания не поддаются контролю и я не могу смотреть их произвольно, поэтому… немного путаюсь. У меня в голове всплывает много незнакомых лиц и я не могу понять, кем они были в моей жизни.
- Твои семьи. Друзья. Девушки. Знакомые и соседи. Кто-то, кто хорошо тебя знал. Ты не всегда принадлежал мне ровно настолько, чтобы я мог оградить тебя от остальных людей.
Я усмехнулся.
- Значит в девятнадцатом веке я впервые увидел твой мир?
- Я бы предпочел, чтобы и тогда этого не происходило, но у меня был единственный шанс спасти тебя и я не мог его упустить, - прохладно отозвался он.
Адам опустился на колени перед едва заметным на земле кругом, положил раскрытую книжечку на черту и провел пальцами по сгибу страниц, чтобы они не закрылись. В нерешительности приблизившись, я сел на землю рядом с ним и поправил одеяние. Руки немного дрожали.
- Кто-то кроме твоих родителей знал, что ты сделал себя таким, не родился? - тихо спросил я.
- Нет, - тут же ответил он, не глядя на меня. - Только мои родители. Все остальные думают, что одно крыло раскрылось у меня при рождении. Им ни к чему знать правду.
- На что это похоже? Это больно?
Он застыл. Подавил вздох, поджал губы, повернул голову и посмотрел на меня.
- Как будто ты горишь в огне, но горишь… изнутри, - ответил он и замолчал, тщательно подбирая слова. - Эту боль ни с чем нельзя сравнить. Она невыносима. Я до сих пор считаю себя везунчиком, что мне удалось ее пережить.
- И ты ни разу не пожалел?
Он пристально посмотрел на меня. Его взгляд опустился на мои губы, словно он не мог понять, что я спрашиваю и пытался прочесть ответ по ним.
- Томми, посмотри на себя, - тихо ответил он. - Посмотри на свои руки.
Я опустил непонимающий взгляд на свои руки и перевернул их тыльной стороной ладоней вверх, пытаясь понять, о чем он говорит, а потом перехватил его взгляд. Он неотрывно смотрел на меня.
- В этих руках ты держал меч, обагренный моей кровью, - произнес он, - когда пришел в Медуллу, чтобы вытащить меня. Этот меч ты забрал у демона, который не раз пытался вонзить его в мою спину; этим мечом ангел, за которого я заступился, поранила себя, чтобы дать тебе защиту от меня. С этим мечом, Томми, в этих руках ты переступил порог Домуса, нарушив мой приказ и четко понимая, что если что-то пойдет не так, тебе придется убить меня. Мечом в этих руках ты, не колеблясь, убил людей, которых знал всю жизнь, а потом убил меня.
Он сделал паузу, давая мне переварить услышанное.
- Пожалел ли я? - спросил он. - Нет. Я увидел тебя на реке и захотел связать с тобой свою вечность, не имея представления о том, насколько ты силен. У тебя стальные глаза, Томми, потому что в тебе стержень, который никогда и никто не сможет сломать, и даже когда тебе кажется, что ты уже на грани и бороться дальше не сможешь, это лишь означает то, что твой стержень раскален добела и что ты становишься только сильнее. Я никогда не жалел о том, что сделал это, потому что, несмотря на твою безалаберность и своеволие, ты с удивительной храбростью бросаешься на помощь другим даже ценой своей жизни, и я восхищаюсь этим. Я восхищаюсь тобой. Это часть тебя. То, чему я всегда хотел научиться и то, что мне никогда не постичь, потому что ты единственный, за кого бы я отдал жизнь.
Его рука едва заметно дернулась, словно он хотел протянуть ее ко мне, но передумал. Я не сводил с него взгляд и видел, как после этого действия его губы сжались в тонкую полоску, а между бровями пролегла маленькая складочка напряжения.
- Мне понадобится твоя помощь для церемонии, - сказал он после короткой паузы и перевел взгляд на книжечку на земле, вчитываясь в маленькие строки.
- Что я должен делать? - спросил я.
Он еще несколько мгновений вчитывался в написанное, а потом провел пальцем по странице и когтем подчеркнул строчку.
- Мне нужно, чтобы ты начертил внутри круга этот символ, - он указал мне на рисунок, и я наклонился над книжечкой так низко, что челка упала на мое лицо и кончики волос коснулись его пальцев. - Двенадцать раз. Как циферблат.
- Кровью? - пошутил я.
- Пока нет.
Я посмотрел на него, но он выглядел слишком серьезным и вряд ли оценил мою шутку. Его волнение ощущалось так хорошо, что мне казалось, будто от него даже воздух колеблется.
Ничего не говоря, я материализовал кинжал, вошел в круг и, изучив нарисованный в книжечке символ, опустился на землю, приставляя острие к самой черте круга. Руки дрожали мелкой дрожью; чтобы успокоиться, я сделал глубокий вдох, зажмурился на мгновение, ощущая, как капелька пота стекает по виску, а потом обернулся. Адам стоял в нескольких шагах от меня, всматриваясь в потолок; его губы едва заметно двигались, но я не слышал ни слова.
Отвернувшись, я крепче сжал рукоять кинжала и надавил. Лезвие вошло в твердую землю неожиданно легко, словно в горячее масло; я срисовывал символ сосредоточенно, едва дыша и боясь ошибиться, и здорово испугался, когда его голос вдруг раздался над моей головой.
- Каждый из этих символов мне нужно залить твоей кровью.
- Сейчас? - спросил я, поднимая на него взгляд.
Адам посмотрел на нарисованный мной символ, не встречая мой взгляд. Не считая легкой бледности, он выглядел спокойным.
- Ритуал бракосочетания не так сложен, как ритуал возвращения памяти, - ответил он. - Как только ты дорисуешь, мы сможем начать. Больше ничего не нужно.
Я отвернулся и продолжил рисовать. Адам еще несколько мгновений постоял надо мной, наблюдая, а потом вышел из круга. Я не смотрел на него и не знал, что он делает, пока вдруг не раздалось тихое шипение и черта круга вдруг вспыхнула так ярко, что чуть не ослепила меня в полутемной пещере.
Когда ко мне вернулось зрение, я обернулся на Адама и увидел, что он сосредоточенно смотрит на сияние круга, а в его левой руке зажат рукав одеяния и в воздухе едва ощутимо пахнет кровью. Стараясь удержать себя от лишних вопросов, я вернулся к рисованию; руки все еще дрожали.
Дорисовав последний символ и обагрив их своей кровью, для которой мне пришлось ранить свою руку, я выпрямился, откинул челку со лба и посмотрел на него снизу вверх.
- Что теперь? - спросил я, откладывая кинжал и зажимая рукав одеяния раненой рукой..
- Подойди ко мне, - тихо подозвал он.
Я поднялся с земли и подошел к нему. Когда я приблизился к черте круга, он подал мне руку и помог переступить ее так, словно это был не рисунок, а как минимум широкая трещина в земле. Его ладонь была теплой; я сжал его пальцы, перехватил его взгляд и ободряюще улыбнулся ему, но он не ответил на мою улыбку. Он был напряжен так сильно, что мне начинало казаться, будто он злится на меня за что-то, но я отбросил эту мысль, когда, разжав пальцы, он аккуратно перекинул руку через мое плечо, стараясь не запачкать меня кровью, и притянул к себе вплотную, обнимая. Его здоровая рука легла на мое плечо, опустилась вниз по моей спине и легла ниже лопатки; запястьем раненой руки он касался моей шеи, и я едва дышал через приоткрытый рот: запах крови щекотал обоняние.